От норы я отползла на четвереньках, медленно встала, огляделась. Ночь скрадывала цвета, деревья на фоне ночного неба казались изломанными чудовищами. Вдали высился осиротевший дом. Я глубоко вдохнула, пробуя воздух на вкус. Какая прелесть… И жизнью тянет со стороны деревни. Пожалуй, я всё-таки навещу крестьян.
Дыру в земле пришлось закапывать и маскировать. Хорошо хоть вылезла в стороне от своей могилы. Её я, кстати, нашла. И её, и родительские. Вместо надгробий некрупные камни с острыми гранями. Имена криво выведены краской на дощечках. Староста видать постарался, в деревне он слывёт самым грамотным. Я положила родителям по букетику свежесорванных ромашек, выбросила увядшие цветы. Да, я понимаю, что оставляю след, но и не такой уж он подозрительный. Мало ли кто поклонился господам тайно…
— Я обязательно вернусь и приведу ваши могилы в порядок, — пообещала я, — а пока спите спокойно. Я со всем справлюсь.
Ответа не последовало, да и не ждала я. Простилась и, не оглядываясь, побрела к дому.
Кто сказал, что мёртвым не бывает больно? Мне было. И в отличии от живых, я не могла выплакать своё горе. Глаза оставались сухими.
К дому я кралась через сад, скользнула тенью к боковому входу, попробовала дверь. Естественно, незаперто. Дверь открылась без единого скрипа, Горис смазывал петли за три дня до прихода убийц. Уже тогда готовился? Я зашипела, тотчас прижала пальцы к губам. Тише надо себя вести, тише. Хотя живых рядом нет, не чую. Я пересекла коридор, снова прислушалась. Гостиная встретила пустотой: мебель вынесли, ковры, картины, вазы забрали. Со стен оборвали драпировку, с окон — шторы. То ли какой девушке на приданое ткань пойдёт, то ли торговцу продадут. Мало ли тех, кто готов платить за краденое.
— Траш! Траш! Траш!
Убью. Вдох-выдох. Движение воздуха через лёгкие подействовало успокаивающе. Крестьян оставлю на десерт, когда оживу. Подумаешь, вещи выгребли. С тем же успехом дом мог сгореть. Я пробежалась по комнатам: как и ожидала, вычистили всё.
Зато на тайники крестьянам ума не хватило. Я проверила все три: в кабинете, в спальне, в подвале. Семейные реликвии, родовые драгоценности, документы, деньги, словом, всё самое важное и ценное уцелело. Забирать с собой не имело смысла, поэтому я перепрятала сокровища в самый надёжный из тайников — в подвале, закрыла тяжёлую плиту, начертила знак тьмы. С домом тоже прощаюсь.
До деревни я добралась в предрассветный час, остановилась у крайнего двора. Ощущение жизни щекотало ноздри. Я облизнулась и поймала себя на мысли, что думаю о крестьянах, как о еде. Поворачивать обратно не стала, но и принюхиваться себе запретила. Перебралась через плетень, прошла огородом, обогнула сарай. И стоило мне приблизиться к очередной избе, как из будки выскочила собака и зашлась истошным лаем. Я шарахнулась. Собака бросилась, захрипела, повиснув на цепи, и вновь залилась лаем. Дверь избы распахнулась. Первым на улицу выскочил вихрастый парень с вилами в руках, за ним чуть более крупный мужчина с лопатой и топором, заткнутым за пояс. В последний момент я успела скрыться за углом. Чурбаки сложены очень удачно, сначала на них, потом на край крыши. Вскарабкалась я бесшумно и замерла. Собака продолжала сходить с ума.
— Рвач, смирно! — велел парень.
Я свесилась с крыши и за их спинами скользнула в темноту сеней. Зрение позволяло ориентироваться и без света. Я скользнула вдоль сундуков и быстро зажала рот ладонью, а то бы зашипела, не удержалась. Два сундука очень даже знакомые, теперь в каждой избе парочка таких. Вдох-выдох. Я знала, что увижу, за этим и пришла, нечего эмоциям поддаваться, хотя кусануть ворьё хочется.
— Ш-ш-а…
К счастью, звук получился на грани слышимости.
Сначала открыла меньший сундук, но в нём оказалась посуда. Точно, он стоял на кухне. Почему уверена, что не крестьянский? У них простые, деревянные, иногда обитые полосами железа. Наши были покрыты лаком, обязательно украшены растительным или животным орнаментом, а то и вовсе расписаны как настоящие произведения искусства. Открыла больший, украшенный фигурной резьбой и разноцветными поделочными камнями.
Я бы предпочла свои вещи, но искать их по всей деревне просто глупо, а тут одежда, то, что надо. Уверена, пропажу пары тряпок никто не заметит. Я вытащила нижнюю сорочку, платье, поколебалась, но добавила ещё одно, на смену, шаль просто под руку попала, платок, туфли. В общем-то, всё. Сундук я закрыла, платок расстелила на полу, в центр бросила отобранные вещи и завязала углы платка крест накрест, получился узел. Как у крестьянок.
— Ш-ша, — выдохнула я, особо не стесняясь. Прислушалась.
Кажется, я подзадержалась. К двери. Я буквально вспорхнула на крышу и как можно быстрее перебралась на противоположную сторону. И как только я отгородилась зданием, собака притихла. Лай сменился скулежом. Я, не теряя времени, спрыгнула на землю и припустила к лесу, между делом неодобрительно поглядывая на стремительно розовеющий восток.
В спину закричал петух.
Когда солнце поднялось над горизонтом, я нырнула в прохладу густого ельника и уже не спеша двинулась прочь. С деревней я тоже временно прощаюсь. Мой путь лежит в город, на ярмарку. Передо мной открыты тысячи дорог. Что меня ждёт? Не знаю. Но кто бы мог подумать, что после смерти жизнь только начинается.
