Его банан - [11]

пробуя воду на вкус. Я рассеянно задавался вопросом, может ли плен когда-нибудь свести

рыбу с ума, пока смотрел на угря. Люди сошли бы с ума в такой коробке за несколько

недель, может быть дней.

Я думал о том, как Наташа назвала меня роботом. Может быть, она не совсем

ошиблась, по крайней мере, в некоторых отношениях. Дело не в том, что я не чувствовал

или не жаждал всего, что делали большинство людей. Разница в том, что я научился

подавлять все это. Я научился этому сам. Думаю, у нас с Уильямом были свои механизмы

защиты от того дерьма, в котором мы выросли. Он научился ни о чем не заботиться. Я

научился бороться за контроль даже в самых неподконтрольных ситуациях. Я научился

брать хаос и наводить порядок.

Это все произошло не сразу. Жизнь бросила в меня почти все, что могла, и

постепенно я закрылся. Думаю, проблема была в том, что вы хороните вещи, которые

хотите защитить, держать в безопасности, но это также держит их вне досягаемости для

вас. Где-то по пути, я думаю, что я замуровал слишком много себя, и в конечном итоге

ничего не осталось, чтобы показать миру, кроме профессиональной компетентности и

лица, на которое женщины любят смотреть. Я чуть не рассмеялся. Наташа знала меня

всего два дня и, казалось, уже попала в точку. Я был не намного лучше робота.

Мои родители опоздали на десять минут. Моей матери было за пятьдесят. У нас с

Уильямом были ее глаза и брови, а от моего отца квадратная челюсть и широкие плечи.

Бог знал, откуда у нас такой рост, потому что оба моих родителя были на несколько

дюймов ниже шести футов.

У моего отца была такая манера ходить, которая умудрялась показывать

неуважительное отношение к любому окружению с какой-то непринужденностью, 18

которой ты не мог научиться. Это было что-то среднее между вразвалочку и чванством, с

постоянно вертящейся головой и кислой ухмылкой на губах. Он смотрел на мир так, словно не был впечатлен, хотя самое впечатляющее, что он когда-либо сделал, это привел

Уильяма и меня в этот мир. Он, казалось, тоже так думал, поэтому нам приходилось

терпеть ежемесячные «посиделки», которые были не более чем тонко завуалированные

денежные захваты.

Согласие даже встретиться с ними в этом месте было последним проявлением

уважения, которое я проявил к ним за то, что они воспитали меня. Я более чем заплатил

все долги, которые мог им задолжать, но я не мог заставить себя полностью их

вычеркнуть из своей жизни. По крайней мере, пока.

Моя мать была скромной женщиной. Хрупкая с постоянно удивленным выражением

лица и неспособностью равномерно нанести губную помаду, которая всегда делала ее

верхнюю губу кривоватой.

— Где твой брат? — спросил отец, садясь.

— Он не смог приехать, — вообще-то я велел Уильяму встретиться со мной в

ресторане на другом конце города. Он, вероятно, уже понял, что я ввел его в заблуждение, но он справится. Тупица всегда давал нашим родителям деньги, вместо того, чтобы

понять, что это только ухудшает ситуацию.

Моя мать нервно посмотрела на отца. Она знала, что их шансы вытащить из меня

деньги были примерно такими же, как выжать воду из камня.

— Сынок, — сказал отец. Он откинулся на спинку стула и провел языком по губам, напоминая мне рептилию. — Мы не просим с протянутой рукой милостыню. Мы ищем

делового партнера.

Я не удостоил это ответом. Я позволяю глазам оставаться холодными, а выражению

лица каменным.

Он откашлялся, удваивая ставку на свою беспечность, кладя руку на спинку стула

моей матери и делая выражения лица что-то вроде: «О, давай».

— Для тебя это копейки, Брюс. Гребаные гроши. Я вырастил тебя эгоистичным

засранцем, или это вина твоей матери?

— Я более чем заплатил тебе свой долг за то, что ты вырастил меня.

— Брюси, — сказала моя мать. — Ты не должен нам за то, что мы тебя вырастили.

Ты был нашим ребенком. Мы просто просим кое-какую помощь, раз ты так хорошо

преуспеваешь. Подумай об этом. Твоя карманная мелочь — наш лотерейный билет.

— Лотерейный билет, который я вам уже дарил. Многократно. И как вы можете за

него отчитаться? Азартные игры, лодка, которую ты разбил, потому что был пьян, и весь

пластик, который ты накачала себе в лицо? Деньги, чтобы откупиться за вождение в

нетрезвом виде?

При этом они оба напряглись.

— Ты хочешь выглядеть самодовольным? — мой отец наклонился и положил локти

на стол, слегка понизив голос, когда его тон привлек внимание ближайших посетителей.

— Я не собираюсь сидеть здесь и позволять тебе говорить со мной свысока. Я менял тебе

подгузники, когда ты гадил, крутой парень.

— Правильно, — сказал я. — А теперь ты хочешь, чтобы я поменял их тебе? Возьми

часть денег, которые мы с Уильямом тебе уже дали, и найми няню. Я не твой банкомат.

19

Я был удивлен, но больше вздохнул с облегчением, когда они оба встали и

поспешили выйти из ресторана в гневе негодования. У них действительно был предел, и я