Египетский манускрипт - [125]

– …А она ка-а-а-к бабахнет! Меня на стену бросило, а барон…

– Это что! Видел бы ты, как рутьер взорвался! Столб дыма был – высотой метров в сто, а мне чуть голову не оторвало обломком котла! Вот как ты стоишь – так же близко от меня он стену пробил! Вся Басра затряслась, а ваххабиты эти чертовы…

Олег Иванович с улыбкой глядел на мальчишек и думал, что, несмотря на грозные испытания, выпавшие на их долю в этом путешествии, его сын остался, в сущности, тем же четырнадцатилетним мальчишкой. Только загорел, уверенности в себе прибавилось. И, пожалуй, стал поспокойнее – хотя сейчас, глядя на него, этого не скажешь.

– Да, это тебе, смотри! – Ваня, прервав на полуслове рассказ о перестрелке с пустынными разбойниками, потащил с плеча рюкзак и принялся копаться в кармашке. – Вот, прямиком из Сирии – настоящий, дамасской стали!

– Ух ты, здорово! – только и вымолвил восхищенный Николка, рассматривая темный, покрытый замысловатыми разводами дамаскатуры клинок.

Ваня долго выбирал подарок и всю дорогу – и на Евфрате, и позже, на пароходе, и в Александрии – не расставался с покупкой. В поезде он то и дело вытаскивал нож из рюкзака и гадал, как отдаст его Николке прямо на перроне, куда тот, конечно, придет их встретить.

– Все, Олег Иваныч, готово, можем идти.

Подошел Яша; за ним двое носильщиков с пирамидами поклажи на плечах. Олег Иванович повернулся к ребятам:

– Ладно, молодые люди, впечатлениями обменяетесь после. Нам еще извозчика брать. И ломовика, пожалуй. – И он критически окинул взглядом гору багажа. – В пролетку это все вряд ли поместится. Так что пойдемте. А вы, Яков, скажите-ка мне вот что…

Глава 20

«Дубовый зал» фехтовального клуба Евгения Петровича Корфа сегодня выглядел не так, как обычно. Толстые маты отволокли в углы, сдвинули к стенам деревянные манекены и «глаголи» с висящими на них кожаными чучелами. Стойки с оружием, правда, никуда не делись; ряды рапир, шпаг и эспадронов все так же отливали полированной сталью, и отблески пламени камина отражались в зеркальном металле алебард.

Длившаяся до самого сентября июльская жара покинула наконец Москву; с северо-запада наползли низкие свинцовые тучи – и повисли, цепляясь за кресты церквей и за бронзовые орлы кремлевских башен. По этому случаю барон и велел зажечь камин; впрочем, скорее всего, он сделал бы это в любом случае – обстановка требовала.

Перед камином широким полукругом были выстроены разносортные кресла; Корф почти физически страдал, что в клубе не нашлось шести одинаковых кресел, – это противоречило его весьма капризному чувству гармонии. Но бог с ними, с креслами; куда больше барона волновало то, что предстояло сегодня сказать. Потому так старательно создавал обстановку будущего Совета – так он и называл его про себя: «Совет» с большой буквы, – потому и пытался напитать ее торжественностью, так сочетающейся и с готическими сводами помещения, и с высоким витражом, и с оружием и щитами на стенах, обшитых панелями черного дуба.

Гости съезжались недолго – Ромка торчал в клубе с самого утра и помогал барону с подготовкой; Яша приехал часа за два до назначенного срока и бродил по клубу, восхищенно рассматривая непривычные интерьеры. Олег Иванович и Каретников прибыли точь-в-точь в назначенное время; звон часов еще наполнял залы, когда дверной молоточек у входной двери оповестил об их появлении.

Барон, исчезнувший куда-то за полчаса до назначенного времени, появился в последний момент. Он вышел к гостям в безукоризненно-черной фрачной паре; под фраком белела сорочка с туго накрахмаленной манишкой. Загнутые уголки стоячего воротника украшали скромные запонки, на шее барона был повязан белый пикейный[89] галстук-бабочка.

Увидев это великолепие, Олег Иванович и доктор переглянулись: Семенов – иронически-непонимающе, а Каретников – торжественно-серьезно. Он уже знал о задумке барона и полностью ее поддерживал. Ромка с удивлением рассматривал Корфа, а Яша, утонув в глубоком кресле, старался сделаться как можно незаметнее.

Гости молча распределились по креслам; Олег Иванович и доктор с удивлением увидели на маленьких столиках карточки с именами гостей. Столики эти, украшенные парой бокалов – пока пустых, – стояли перед каждым из кресел, и Каретников нахмурился, увидев, что перед крайне правым нет ни столика, ни таблички. Он понял, для кого предназначалось кресло, и ему не понравилась эта догадка – Никонов, хоть и тяжелораненый, был все-таки жив. Пустое кресло слишком уж напоминало принятый в его времени знак: стакан, накрытый ломтиком черного хлеба.

Последним в своем кресле устроился Корф; неслышно ступая, за его спиной возник Порфирьич. Денщик поставил на столик перед бароном небольшой медный гонг с изящным молоточком на длинной костяной ручке – и растворился в полумраке.

Выдержав приличествующую случаю паузу, барон легонько стукнул молоточком по бронзовому диску – зал наполнил бархатный, гулкий звон. Каретников вдруг обнаружил, что они и не заметили, как подкрался вечер: ни свечей, ни газовых рожков никто зажечь не озаботился, и теперь зал освещался только пламенем камина.

– Итак, друзья мои… – Голос барона, казалось, был столь же бархатным и значительным, как растаявший звук гонга. – Не сочтите меня слишком дерзким за то, что я взял на себя смелость собрать вас здесь. Все мы – серьезные, уверенные в себе мужчины (Яша криво улыбнулся, но не посмел даже шевельнуться), и все мы, в силу разного рода обстоятельств, оказались причастны к некой тайне. А посему – полагаю уместным как-то определить наши с вами отношения и решить, что мы собираемся делать дальше. Поскольку, согласитесь, причастность к такого рода тайне накладывает на нас немалую ответственность…