Египет Рамсесов - [111]

Затем он произносит длинную оправдательную речь, состоящую из одних отрицаний:

Я не чинил зла людям.

Я не нанес ущерба скоту.

Я не совершил греха в месяце Истины…

Я не творил дурного…

Имя мое не коснулось слуха кормчего священной ладьи.

Я не кощунствовал.

Я не поднимал руку на слабого.

Я не делал мерзкого пред богами.

Я не угнетал раба пред лицом его господина.

Я не был причиною недуга.

Я не был причиною слез.

Я не убивал.

Я не приказывал убивать.

Я никому не причинял страданий,

Я не истощал припасы в храмах.

Я не портил хлебы богов.

Я не присваивал хлебы умерших.

Я не совершал прелюбодеяния.

Я не сквернословил.

Я не прибавлял к мере веса и не убавлял от нее.

Я не убавлял от аруры.

Я не обманывал и на пол-аруры.

Я не давил на гирю.

Я не плутовал с отвесом.

Я не отнимал молока от уст детей.

Я не сгонял овец и коз с пастбища их.

Я не ловил в силки птицу богов.

Я не ловил рыбу богов в прудах ее.

Я не останавливал воду в пору ее.

Я не преграждал путь бегущей воде.

Я не гасил жертвенного огня в час его.

Я не пропускал дней мясных жертвоприношений.

Я не распугивал стада в имениях бога.

Я не чинил препятствий богу в его выходе.

Пер. М.А. Коростовцева

Так он отказывается от египетских грехов и в заключение говорит, что чист, ибо он – нос того, кто дарует дыхание, кто дает жизнь всем египтянам. Но, словно боясь, что ему не поверят, он возобновляет свои отрицания, обращаясь поочередно ко всем сорока двум богам, которых он приветствовал, входя в зал. Имена у них устрашающие: «Широко шагающий», «Глотатель тени», «Разбивающий кости», «Кровопийца», «Громогласный», «Предвестник битвы»… Он говорит, что не боялся смертного приговора на земле не только потому, что никогда не оскорбил ни бога, ни фараона, но потому, что всегда делал то, что советуют люди и одобряют боги.

«Он давал богу все, что он любит. Он давал хлеб голодным, воду – жаждущим, одежду – нагим, одалживал свою лодку тому, кто хотел переправиться через реку. Он из тех, кому говорят, едва его завидев: „Добро пожаловать, добро пожаловать!“»

Он совершил еще немало богоугодных и похвальных поступков, например когда услышал разговор осла с кошкой, о котором, к нашему величайшему сожалению, мы ничего не знаем.

Теперь оставалось только сделать из всего сказанного практический вывод. На одну чашу весов клали сердце покойного, на другую ставили статуэтку Маат. Но что, если бы сердце вдруг заговорило и опровергло слова хозяина? Против этой опасности существовало заклинание, записанное в 30-й главе Книги мертвых: «О сердце мое, сердце моей матери, сердце моей плоти! Не вставай против меня в качестве свидетеля, не перечь мне перед судьями, не клади свой вес против меня перед владыкой весов. Ты – мой Ка, который во мне, ты Хнум, дающий целостность моим членам. Не допусти, чтобы имя мое плохо пахло… Не лги против меня перед богом!»

После этого заклинания сердце молча выслушивало обе стороны. Результат был предопределен заранее. Анубис останавливал колебание весов. Он говорил, что обе чаши находятся в равновесии, Тот записывал его слова и объявлял, что покойный прошел испытание и отныне может называться «маа хэру» – «правдивый голосом». В царство Осириса вошел еще один подданный. Чудовищу, которое надеялось сожрать новоприбывшего, придется подождать другого случая.

Неужели египтяне действительно верили, что достаточно отказаться в письменном виде от всех своих грехов, чтобы изгладить их из памяти людей и богов?

В некоторых недавних работах о египетской религии можно прочесть, что глава 125 Книги мертвых была магическим текстом, и это слово «магический», говорит о многом. Средство «для превращения старика в юношу» на самом деле было обычным рецептом для удаления морщин, прыщей, красных пятен и прочих неприятных признаков старости.[621] Мне кажется, что автор назиданий своему сыну Мерикара выражал общее мнение, когда говорил, что высшего судью нельзя обмануть. Можно утверждать, что, если египтянин объявлял себя чистым и так настойчиво повторял, что не содеял никакого вла, он был уверен, что сумел еще при жизни избавиться от груза своих грехов. Только такая уверенность позволяла ему без страха предстать перед загробным судом.

Главное, чтобы тебя объявили «маа хэру» – «правдивый голосом». Однако заслужить этот титул можно было, только если ты устно отстаивал свою правоту на суде. Бесчисленное множество египтян, чьи имена мы читаем на стелах, саркофагах и на стенах гробниц, назывались «маа хэру». Высказывалось предположение, что это лишь набожное пожелание самому себе, или своим друзьям, или родственникам, но это пожелание могло быть исполнено только в ином мире, так что термин «маа хэру» практически стали считать синонимом слова «усопший».[622] Однако мы знаем египтян, имевших это звание при жизни. Таков был Хуфу, обвиненный греками в безбожии. Он был «маа хэру», когда слушал своих сыновей, которые по очереди рассказывали ему истории про чародеев. Таков был Парамсес, когда Хоремхеб поручил ему управление всеми работами в храме Опета еще до того, как он стал Рамсесом I.[623] Таков был Шешонк, когда он еще не был фараоном Шешонком I.