Эфиопика - [92]
Говоря так, Ороондат просил принять в лодку двух персов под тем предлогом, чтобы они отправились на Элефантину, и если находящиеся там тоже сдадутся в рабство, он и сам уже не замедлит это сделать.
Выслушав это, послы возвратились, взяв с собой и двоих персов, и обо всем передали Гидаспу. Тот, посмеявшись над Ороондатом и упрекнув в большой глупости человека, который ведет переговоры как равный, между тем как его жизнь и смерть зависят уже не от него самого, а от другого, сказал:
– Было бы нелепо, если бы неразумие одного навлекло гибель на стольких людей.
Он позволил посланным от Ороондата отправиться на Элефантину, ничуть не беспокоясь о том, что и находящиеся на острове вздумают, пожалуй, сопротивляться.
Своим он приказал: одним – загородить вырытое в Ниле устье, чтобы помешать притоку воды, другим – прорезать насыпь, чтобы вода в канале не застаивалась, имела бы сток и поскорее испарилась, – так он хотел осушить места вокруг Сиены и сделать их проходимыми. Люди, которым это было поручено, принялись было за работу, но отложили ее окончание до следующего дня; вечер и ночь наступили вскоре после того, как были даны эти распоряжения.
Между тем жители города не упускали и бывших у них под рукой возможностей спастись, возникших вопреки всяким ожиданиям: одни, продолжая рыть подземный ход, уже, казалось, приближались к насыпям, на глаз определяя расстояние между ними и стеной и под землей измеряя его шнуром, а другие при свете факелов восстанавливали упавшую часть стены. Сооружение ее было делом легким, так как камни при падении скатывались внутрь. Однако даже теперь, когда они считали себя в безопасности, дело не обошлось без тревоги, особенно к полночи в той части насыпи, где вечером эфиопы принялись копать. Земля ли там была насыпана рыхлая и неутоптанная, так что нижний слой пропускал воду, проведение ли подкопа способствовало обвалу нижних слоев в пустоты, или прорытый выход для воды захватил немного ниже, чем того хотели работавшие, но за ночь воды прибыло, она проложила себе дорогу и потом незаметно стала убывать; быть может, кто-нибудь припишет это дело божественному вмешательству – так неожиданно произошел прорыв. И такой получился гул и рокот, устрашающий слух и рассудок, что эфиопы и сами сиенцы, не понимая, что случилось, опасались, не снесена ли большая часть стены и города.
Эфиопы не беспокоились, так как их лагерь был раскинут в безопасных местах, они рассчитывали утром обо всем точно узнать, но жители города со всех сторон бегали вокруг стены, и каждый, видя, что на его участке стена невредима, предполагал, что несчастье случилось у других, пока наконец наступивший свет не рассеял мрака окутывавших их ужасов; прорыв стал виден, вода внезапно ушла.
Тогда эфиопы стали перегораживать свой отводной канал; они опускали туда решетки из соединенных между собой досок, опорой служили извне толстые стволы деревьев, соединительным материалом – глина и хворост, – все это наваливалось сразу многими тысячами рук с берега или с лодок. Так ушла вода.
Все же нельзя было ни тем, ни другим пройти друг к другу: земля была покрыта глубоким илом, и под поверхностью, казавшейся сухой, лежала влажная грязь, в которой увязали ноги и лошади и человека.
Так они провели дня два-три, причем в знак мира сиенцы открыли ворота, а эфиопы разоружились. Установилось какое-то перемирие без переговоров, стража и с той и с другой стороны бездействовала, а горожане отдавались охватившему их чувству благополучия. Совпало это тогда с праздником Нила, величайшим у египтян, справляемым ко времени летнего солнцестояния, когда в реке обнаруживается прибыль воды, и почитаемым египтянами больше всех праздников по следующей причине.
Богом представляют себе египтяне Нил и считают его величайшим, из высших, пышно называя эту реку подобием неба, так как Нил орошает пашни и ежегодно заливает их так, что нет нужды ни в тучах, ни в дождях. Таково верование простого люда. Божественность Нила они видят вот в чем: причиной бытия и жизни людей египтяне считают главным образом соединение влажной и сухой сущности. Другие стихии, утверждают они, лишь привходят сюда и проявляются вместе с этими; Нил являет влажную сущность, а другую, сухую сущность – их земля. Таково общедоступное толкование. Для посвященных же они объявляют землю Изидой, Нил Озирисом – этими именами условно называют они подлинные вещи.
Страждет во время отсутствия Озириса богиня, радуется, когда он с нею, после его исчезновения снова плачет и, как врага, ненавидит Тифона: естествоиспытатели и богословы, думается мне, не обнажают перед непосвященными тайный смысл, сокрытый, как семя, во всем этом, но дают под видом сказания. Людей же, более посвященных и уже допущенных в святилища, они яснее вводят в таинства огненосным факелом истины.
Да будет милость и нам за все сказанное, и да будут почтены неизреченным молчанием большие таинства, события же в Сиене мы по порядку изложим.
С наступлением праздника Нила местные жители занялись жертвоприношениями и обрядами, телом страдая от окружавших их ужасов, но в душе, насколько было возможно, не забывая благочестия и помня о божественном.
Что важнее: честь, долг, клятва или любовь, дружба? Что нужно выбрать, если вопрос поставлен ребром? Одиннадцатый век, Германия, молодой мелкий дворянин, а так же младший из сыновей, отправляется на поиски самого себя. Воспитанный как «настоящий рыцарь», с вложенной в голову моралью «Честь и клятва превыше всего», он попадает в реальный, настоящий и невероятно жесткий мир средневековой Германии, где разворачиваются действия на политической арене, куда с каждой минутой вовлекаются все больше и больше действующих лиц.
В романе литературный отец знаменитого капитана Алатристе погружает нас в смутные предреволюционные времена французской истории конца XVIII века. Старый мир рушится, тюрьмы Франции переполнены, жгут книги, усиливается террор. И на этом тревожном фоне дон Эрмохенес Молина, академик, переводчик Вергилия, и товарищ его, отставной командир бригады морских пехотинцев дон Педро Сарате, по заданию Испанской королевской академии отправляются в Париж в поисках первого издания опальной «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера, которую святая инквизиция включила в свой «Индекс запрещенных книг».
Весна 1453 года. Константинополь-Царьград окружён войсками султана Мехмеда. В осаждённом городе осталась молодая жена консула венецианской фактории в Трапезунде. Несмотря на свои деньги и связи, он не может вызволить её из Константинополя. Волею случая в плен к консулу попадают шестеро янычар. Один из них, по имени Януш, соглашается отправиться в опасное путешествие в осаждённый город и вывезти оттуда жену консула. Цена сделки — свобода шестерых пленников...
Книги и фильмы о приключениях великого сыщика Шерлока Холмса и его бессменного партнера доктора Ватсона давно стали культовыми. Но как в реальности выглядел мир, в котором они жили? Каким был викторианский Лондон – их основное место охоты на преступников? Сэр Артур Конан-Дойль не рассказывал, как выглядит кеб, чем он отличается от кареты, и сколько, например, стоит поездка. Он не описывал купе поездов, залы театров, ресторанов или обстановку легендарной квартиры по адресу Бейкер-стрит, 221b. Зачем, если в подобных же съемных квартирах жила половина состоятельных лондонцев? Кому интересно читать описание паровозов, если они постоянно мелькают перед глазами? Но если мы – люди XXI века – хотим понимать, что именно имел в виду Конан-Дойл, в каком мире жили и действовали его герои, нам нужно ближе познакомиться с повседневной жизнью Англии времен королевы Виктории.
Человек из Ларами не остановится ни перед чем. Ждёт ли его пуля или петля, не важно. Главное — цель, ради которой он прибыл в город. Но всякий зверь на Диком Западе хитёр и опасен, поэтому любой охотник в момент может и сам стать дичью. Экранизация захватывающего романа «Человек из Ларами» с легендарным Джеймсом Стюартом в главной роли входит в золотой фонд фильмов в жанре вестерн.
Рассказ Рафаэля Сабатини (1875–1950) “История любви дурака” (The Fool's Love Story) был впервые напечатан в журнале “Ладгейт” (The Ludgate) в июне 1899 года. Это по времени второе из известных опубликованных произведений писателя. Герой рассказа – профессиональный дурак, придворный шут. Время действия – лето 1635 года. Место действия – Шверлинген, столица условного Заксенбергского королевства в Германии. Рассказ написан в настоящем времени и выглядит как оперное либретто (напомним, отец и мать Сабатини были оперными исполнителями) или сценарий, вызывает в памяти, конечно, оперу “Риголетто”, а также образ Шико из романов Дюма “Графиня де Монсоро” и “Сорок пять”.
В однотомник выдающегося древнегреческого мыслителя Плутарха (46-120 гг. н. э.) вошли его трактаты, освещающие морально-этические вопросы — «Наставления о государственных делах», «О подавлении гнева», «О сребролюбии», «О любопытстве» и другие, а также некоторые из «Сравнительных жизнеописаний»: «Агесилай и Помпей», «Александр и Цезарь», «Демосфен и Цицерон».
Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) был выдающимся политическим деятелем, философом и теоретиком ораторского искусства, но прежде всего он был оратором, чьи знаменитые речи являются вершиной римской художественной прозы. Кроме речей, в настоящий том «Библиотеки античной литературы» входят три трактата Цицерона, облеченные в форму непринужденных диалогов и по мастерству не уступающие его речам.
Эсхила недаром называют «отцом трагедии». Именно в его творчестве этот рожденный в Древней Греции литературный жанр обрел те свойства, которые обеспечили ему долгую жизнь в веках. Монументальность характеров, становящихся от трагедии к трагедии все более индивидуальными, грандиозный масштаб, который приобретают мифические и исторические события в каждом произведении Эсхила, высокий нравственный и гражданский пафос — все эти черты драматургии великого афинского поэта способствовали окончательному утверждению драмы как ведущего жанра греческой литературы в пору ее наивысшего расцвета.