Эффект Лазаря - [19]

Гэллоу и его люди проявили себя как заговорщики, которые слишком много болтают в присутствии бывшего островитянина.

«Почему они это делают?»

Не потому ведь, что они всерьез считают Теджа одним из них — тысячи мелочей указывали, что это не так. И они недостаточно его знали, чтобы доверять ему, пусть он и был личным историком Гэллоу. В этом Тедж был уверен. Ответ для человека с образованием Теджа был очевиден — зная столько исторических прецедентов, имеешь, с чем сравнивать.

«Они это делают, чтобы заманить меня.»

Прочее было столь же очевидным. Если Тедж вовлечен в авантюру Гэллоу, чем бы она ни обернулась, он навечно останется человеком Гэллоу, поскольку больше ему податься некуда. Гэллоу и впрямь желал иметь у себя на службе пленного историка — а возможно, желал и большего. Он жаждал войти в историю на своих условиях. Он сам желал стать историей. Гэллоу дал это ясно понять, когда изучал Теджа — «лучшего островитянского историка».

Тедж понимал, каким видит его Гэллоу — молодым и лишенным практического опыта. Тем, кого можно сформировать. Опять же ужасающая притягательность его призыва…

— Мы — настоящие люди, — говорил Гэллоу.

Черта за чертой, он сравнивал облик Теджа с нормой.

— Вы — один из нас, — заключил он. — Вы не муть.

Один из нас. Эти слова обладали властью… особенно над островитянином… и особенно если заговор Гэллоу преуспеет.

«Но я писатель», напомнил себе Тедж. «А не романтический персонаж приключенческой книги». История научила его тому, как опасно для писателя путать себя со своими героями… или для историка — с теми, о ком он пишет.

Субмарина дернулась, и Тедж понял, что кто-то хлопнул крышкой верхнего люка.

— Ты уверен, что смог бы управлять субмариной? — спросил Гэллоу.

— Конечно. Предназначение приборов очевидно.

— Да неужто?

— Я наблюдал за вами. На островитянских субмаринах есть похожие приборы. И у меня рейтинг мастера, Гэллоу.

— ДжиЛаар, пожалуйста, — поправил Гэллоу. Он отстегнулся от рулевого кресла, встал и отошел в сторону. — Мы ведь товарищи, Кей. К товарищам обращаются по имени.

Повинуясь жесту Гэллоу, Тедж занял сидение и осмотрел панель управления. Он указывал на приборы поочередно, называя Гэллоу их функции: «Дифферент. Балласт. Дроссель. Топливный смеситель. Контроль конверсии водорода. Инжектор. Атмосферный контроль. Все эти цифры и деления говорят сами за себя. Еще?»

— Отлично, Кей, — ответил Гэллоу. — Ты еще большее сокровище, чем я надеялся. Пристегивайся. Теперь ты наш рулевой.

Понимая, что его все глубже затягивает в паутину замыслов Гэллоу, Тедж повиновался. Тряска у него в желудке заметно усилилась.

Субмарина вновь дернулась, и Тедж щелкнул переключателем, сфокусировав сенсор внешнего люка. На экране над ним появился Цзо Дзен, а позади него испещренное шрамами лицо Галфа Накано. Эти двое были живым примером того, как обманчива внешность. Дзена Гэллоу представил как первоклассного стратега «и, конечно же, моего главного убийцу».

Тедж так и вылупился на главного убийцу, до того поразил его этот титул. Кожа у Дзена была гладкая, внешность невинная, как у школьника — до тех пор, пока не заметишь в его карих глазках жесткую враждебность. Мощные мускулы его гладкой плоти производили обманчиво впечатление мягкости, как это бывает у опытных пловцов. На шее у него красовался характерный шрам от присосок рыбы-дыхалки. Дзен был из тех морян, что предпочитали дыхалок контейнерам с воздухом — деталь любопытная.

А стоит взглянуть на Накано — великан с мощными плечами и руками толщиной с человеческий торс, с лицом изуродованным и обожженным взрывом морянской ракеты. Гэллоу уже дважды рассказывал его историю, и Тедж подозревал, что ему придется услышать ее вновь. Накано отращивал куцую курчавую бороденку на кончике своего изрезанного подбородка, в остальном же он был безволос, и шрамы от ожогов выделялись на коже головы, шеи и плеч.

— Я спас ему жизнь, — говорил Гэллоу в присутствии Накано, словно бы его тут не было. — Он сделает для меня что угодно.

Но Тедж обнаружил в Накано признаки человеческого тепла — словно руку, протянутую товарищу, чтобы уберечь его от падения. У него даже было чувство юмора.

Уж в Дзене ни тепла, ни юмора не было.

— Писатели опасны, — заявил он, когда Гэллоу объяснял функции Теджа. — Они много болтают не в свой черед.

— Писать историю, когда она творится, всегда опасно, — согласился Гэллоу. — Но никто не увидит, что пишет Тедж, пока мы не будем готовы — и в этом наше преимущество.

Тогда-то Тедж и осознал всю гибельность своего положения. Они находились в субмарине, километров этак за семьдесят от морянской базы, возле громадной заросли келпа. И Гэллоу, и Дзен отличались раздражающей привычкой говорить о Тедже, словно бы об отсутствующем.

Тедж взглянул на Гэллоу, который стоял спиной с рулевому сидению, наблюдая через плазмаглас маленьких иллюминаторов за действиями Дзена и Накано, что бы они там ни делали. Красота и изящество Гэллоу приобрели для Теджа иное значение, когда он отметил глубокий страх Гэллоу перед несчастными случаями, могущими его изуродовать. Накано был живым примером того, чего Гэллоу наиболее страшился.