Эффект бешеного Солнца - [24]

— А лицо, лицо? — спросила возбужденно Ирина Ильинична.

— Подряпано лицо… Медведь, говорит.

— Вы сказали «подряпано»?

— Ну, рубцы, шрамы по всей морда.

— Я его знаю, — твердо сказала Ирина Ильинична. — Я его много раз встречала и никакого внимания не обращала. Очень часто я видела его с лодкой, такой белой.

— Люминиевая, люминиевая у него лодка, — поддакнул Карпыч.

— А однажды, было это лет пять или шесть тому, он продавал на рынке, возле речного вокзала, тушки енотовые.

— А отчего ж, он может. Что ты, Ильинична, зверя он знает всякого.

— Да, да, — я подошла к нему и спросила, не найдется ли у него шкурки енотовидной собаки. «Нет, — говорит он мне, — матушка, шкурки все сдал», и тут он мне будто знакомым показался. В глазах что-то… Я ему тогда: «Вы меня извините, но я вас где-то видела». «А это очень даже возможно, матушка». Да как закричит на весь рынок: «Кому сала енотового? Кому лечиться? Кому жениться? Налетай, туберкулезные, налетай, болезные!..»

— Он, он самый, — сказал Карпыч, — он кабы мастером не был, так прямо кловун, шут балаганный.

— Ой, Карпыч, может, это все только твои страхи? — спохватилась Ирина Ильинична. — Карта могла быть и потеряна, и продана, да мало ли что, может, ты ошибся, хотя нет, нет, не сердись только. Я тебе верю.

— Оперативная карта была, Ильинична, чтоб ее кто продал? Слышь, Ильинична, у тебя фотографии не сохранилось, той, помнишь, что сняли с мертвого?

— Кажется, есть…

— Там же весь штаб калныковский, может, кого знакомого стретим?

— Тогда посиди тут, Карпыч. Я сейчас приду.

Ирина Ильинична быстро вышла из кабинета и вскоре вернулась с большой синей папкой,

— Вот тут калныковцы, здесь не одна фотография.

Ирина Ильинична развязала тесемочки и раскрыла папку. Среди десятков фотографий сожженных деревень, виселиц с почерневшими телами повешенных, железнодорожных станций — на перронах кучками полураздетые трупы — отыскалась и фотография, найденная в свое время среди бумаг застреленного партизанами калныковского офицера. Был на ней запечатлен весь штаб атамана. Каждый сидевший в двух первых рядах был помечен аккуратным номерком тушью, а на обороте карточки, против нсмерка, тонким «писарским» почерком значилось его звание и фамилия.

Ирина Ильинична достала из стола очки и вместе с Иплдрмоном Карпычем принялась изучать фотографию. Водя сложенным ногтем по ряду усатых физиономий, Карпыч время от времени приговаривал: «Ловись, рыбка, большая и маленькая».

— Стеклышка-увеличилки у тебя нет, Ильинична? — спросил он.

Ирина Ильинична протянула ему лупу в черной оправе, и Илларион Карпыч перешел к следующему ряду.

— Вот он, — сказал он спокойно и подчеркнул ногтем чье-то лицо.

Ирина Ильинична рассмеялась,

— Ну, что ты, Карпыч, это же красавец, такой видный, холеный. Это штабс-капитан Мезенцев…

— Он, он, — настойчиво повторил Карпыч, только морда подряпана, да ногу волочит.

— Да что ты, уж кого-кого, а Мезенцева я отлично знаю. Он же меня лично допрашивал, вон недавно, когда было столетие города, товарищи из партархива зачитывали на собрании протоколы допросов, среди них был и мой. Это зверь, я была бы довольна, если бы это был он, но нет… — И Ирина Ильинична покачала головой.

— Что это ты раскудахталась, Ильинична? — сердито спросил Карпыч. — Ты возьми увеличилку и смотри сама.

Ирина Ильинична осторожно взяла из рук Карпыча фотографию, из рукава достала платочек и пцатедьно проторяв лупу. Потом внимательно взглянула на отчеркнутое ногтем лицо и мертвенно побледнела.

— Глаза. — сказала она, — никаких сомнений. Мезенцев. — Она быстро перевернула фотографию, пробежала глазами мписок членов калныковского штаба.

— Здесь его нет, — сказала она.

— А понятно, — заметил Карпыч, — он же на контрразведке.

— Никаких сомнений, — вновь повторила Ирина Ильимичмв, перевернув фотографию. — Эти глаза трудно забыть… А я все вспоминала, где это я такие шрамы на лице видела? Но как же Федор Никанорович его не узнал?

— Разжирел Федька, — сказал Карпыч. — Ну, ничего, я как ему шепну, так живо оживеет. У него, верно, тоже с ним счеты имеются, как думаешь, Ильинична?

— Такой зверь, такой зверь, — покачала головой Ильинична. — Ты-то сам, смотри, кому не проговорись.

— Чуть было не дал маху, — дознался Карпыч. — Это когда карту-то увидел. Всего, понимаешь, Ильинична, так и затрясло.

Ирина Ильинична набрала номер на диске новенького телефона, и когда на другом конце провода подняли трубку, спросила Федора Никаноровича.

— Он на совещании, — сказала она, положив трубку. — Позвоним позже.

— Не нужно звонить… — сказал Карпыч. — Я сам вечерком пойду к Федору Никаноровичу домой.

— Будь осторожен, Карпыч, будь осторожен…

Илларион Карпыч вышел из музея и, обогнув здание, выбрался через калитку в парк.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Вечером того же дня в кабинете Шафаровой зазвонил телефон. Говорившего было плохо слышно, голос как-то странно шипел. Собеседник сказал:

— Не называйте меня по имени, Ирина Ильинична… Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь случайно узнал об этом звонке. Поверьте, я сейчас в невероятно трудном положении. Нам нужно встретиться… Зайти к вам я не могу. Вы помните нашу встречу после того печального случая, который постиг вашего мужа и отчасти меня? Помните? Так вот, на том же месте, часов в одиннадцать, — говоривший помолчал и веско добавил, снимая последние сомнения. — Илларион Карпыч мне все рассказал. Дело серьезное.