Эффект бешеного Солнца - [15]

— Эй, вы, звери, отворите, караульщиков впустите!

— Сломоухов никак! — обрадованно сказал Ганюшкин. — Ну, будет дело! Ты бы, Аполлон Митрофанович, за подкрепленьем сбегал.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дверь торопливо отворили, и в комнату шумно вошел человек весьма примечательной наружности. Был он еще не стар, но с бородой поразительной величины, иссиня-черные волосы сплелись в тугих кольцах. Ястребиный нос вошедшего оканчивался чем-то, напоминающим небольшую сливу, отчего на первый взгляд хищное выражение лица несколько смягчалось. Под густыми бровями сверкали глаза, но это были не глаза, нет, это были раскаленные угли, даже не угли, а нечто феноменальное по своей выразительности. На ногах его были охотничьи сапоги внушительного размера, поэтому человек смахивал на кота в сапогах, как его рисуют в детских книжках. Могучую грудь обтягивала видевшая виды кожаная куртка, от которой исходил самый неподдельный запах леса, запах хвои и костра, и еще чего-то совершенно уже таежного. На голове возвышалась фетровая шляпа, обвитая москитной сеткой наподобие чалмы поверх папахи, как во времена Шамиля было принято у его мюридов. В руках Сломоухов держал громадный рюкзак и большой мешок, а за плечами прикладами вверх торчали два великолепных ружья. Одно охотничье, двуствольное, а второе — невиданных ранее Юрием Васильевичем размеров — вертикалка.

Вокруг Сломоухова образовался настоящий хоровод. Так встречают студенты своего товарища, который устроился на работу в колбасный цех мясокомбината. Не было недостатка ни в восторгах, ни в знаках неподдельного радушия, ни в предвкушении чего-то необычайного. Юрий Васильевич, все еще несколько более оживленный, чем ему хотелось бы, также был подхвачен этим хороводом и бесцельно забегал по мастерской.

Сломоухова усадили на кожаный диван, и Прокофий Иванович собственноручно стянул с него сапоги: операция, доставившая гостю необыкновенное наслаждение. Аполлон Митрофанович снял с него ружья и куртку. Ворона сломя голову бросился с эмалированным тазом в коридор и тут же вернулся, расплескивая воду.

Старик Карпыч без всякого стеснения рылся в рюкзаке, время от времени извлекая из него самые разнообразные вещи: компас, шило, кэкие-то ножички, бесчисленные коробки, узел с грязным бельем, бутылки и бутылочки, костяные вещички, покрытые тонкими рисунками, и опять бутылочки, и опять ножики. Зайцев передал Юрию Васильевичу тяжелый пояс-патронташ с пустыми патронами и oxoтничьим ножом.

Это было невероятно, это были Майн Рид и Фенимор Купер, это были Хабаров и капитан Кук — и все в одном существе по имени Сломоухов. В данный момент существо это сидело на диване и внимательно рассматривало грязную воду в тазу, изредка высовывая большие пальцы ног наружу и пошевеливая ими. Прокофий Иванович и Аполлон Митрофанович стояли над ним и тоже рассматривали его пальцы,

— Ты такое видел? — спросил Зайцев, неизвестно к кому обращаясь.

— Как научился ходить, босяк! — ответил Ганюшкин. — Неужели нигде не натер? С ума сойти! Верст пятьсот отмахал?

— А тысячу не хочешь! — ответил Сломоухов. — Троих загонял, не считая женского персонала. Сидят и ждут, когда я за ними машину пришлю. Пусть подождут. Я ж часть материалов прямо с Севера направил, а потом отобрал кого повыносливей и петлей на Барею, а вы думали? Да с заходом на Старую фанзу, а потом… В мешочек-то заглянул, Прокофий Иванович? — спросил он и многообещающе улыбнулся. — Не забыл я старых друзей.

Прокофий Иванович поставил мешок на стол и достал оттуда какой-то сверток. Взвесив его на руке, спросил:

— От старого?

— Годун, годун попался, — успокоил Сломоухов. — Напоследок. Теперь спать мне не даст: «Отдай, Лександра Денисыч, папу отдай!» — последние слова Сломоухов произнес густым басом в бороду, и Дейнека догадался, что в свертке была медвежатина.

— А это кто? — спросил вдруг удивленно Сломоухов и показал на Юрия Васильевича. — Где-то я его видел, где-то видел…

— Я — Юра, — протянул руку Юрий Васильевич, — Юрий Васильевич.

— Ассистент наш новый, — с обидной небрежностью бросил Ганюшкин. — Вместо Спирина.

— А откуда сами? — спросил Александр Денисович.

— Из Москвы, — поднял брови Зайцев. — Из самой!

— Я вас где-то видел… — Александр Денисович нахмурился, стараясь что-то вспомнить… — Определенно видел… Вы, простите, не были прошлый год в Риме? Так в мае, июне.

— В Риме? — переспросил Юрий Васильевич. — Что вы?

— Нет, нет, я хорошо помню, что во время нашего конгресса туда приехала группа физиков. И мне почему-то показалось, что я вас видел. Юрий Васильевич, не запирайтесь. Я этого не люблю. Понимаю — скромность, но есть же предел! Наливай, Прокофий Иванович, разгонную!

Александр Денисович поднес к губам стакаы, мельком взглянув на Юрия Васильевича, слегка пригубил и эастыл в неподвижности. Казалось, он не пил, но и Аполлон Митрофанович и Прокофий Иванович в восторге не спускали с него глаз, да и Юрий Васильевич с удивлением заметил, что синяя жидкость из стакана медленно, но верно исчезает в бороде Сломоухова.

— Вы знаете, Александр Денисович, вы — наша звезда! — сказал Ворона, когда Сломоухов завершил операцию с синей жидкостью. — Куда, иной раз думаю, куда уйти, улететь, кто поймет меня? А тут вы приходите на ум. Ведь вы здесь, у нас выросли до всемирных масштабов, до Геркулесовых столпов учености и славы! Из ничего, без ничего и вопреки всему!