Ее звали Марией - [5]

— Сапронов. Весной сорок четвертого служил начфином 149-го гвардейского стрелкового полка.

Потом сел рядом, стал рассказывать — спокойно, обстоятельно, не торопясь, старательно выуживая из памяти запомнившиеся детали.

— Дело было в полдень, а может, чуть позже. Погода ясная. Год точно знаю — сорок четвертый, а вот месяц и число запамятовал. Не то апрель, не то май. В тыловых порядках полка наши офицеры раненые лежали, так я ходил им денежные аттестаты вручать. В небе тихо. Ни привычного гула самолетов — они последние дни беспрестанно висели в небе, — ни шрапнельных разрывов. Вдруг вижу — наш истребитель, «Як». Я почему на него внимание обратил — чересчур натужно тянул, вроде как подбитый. Может, летчик ранен? Еще подумалось: хорошо — в небе пустынно, фрицев нет, глядишь, и дотянет. И тут откуда ни возьмись — два «мессера»! Один сверкнул стрелой на солнце, ушел вверх, развернулся и, пронзительно звеня, зашел ястребку в хвост. Послышалась короткая трескотня пулеметов. «Як» клюнул носом, стремительно стал падать…

— Вы видели, куда упал?

Красовский прямо-таки физически ощутил в себе овладевающую всеми чувствами и помыслами беспокойную страсть поиска. Эта страсть уже властно диктовала ему потребность немедленно ехать, уточнять, наводить справки. Вдруг родные и близкие до сих пор так и не знают о последнем часе героя, ищут тот заветный клочок земли? Он лихорадочно подвинул Сапронову карту.

Петр Иванович отрешенно скользнул по карте взглядом, надолго задумался. Легко сказать — видел… Сколько лет минуло, человека после такого перерыва не узнаешь, а тут район определи. Где и кустика не было — может, деревья шумят, вершинами небо подпирают. Где поле простиралось — может, целый поселок вырос, узнай поди. Но и память войны, — тоже не зря ведь говорится, — самая живучая память: все на свете позабудешь, а вот те места, где зубами в землю вгрызался, где друзей-товарищей хоронил, — пожизненными отметинами на сердце.

Полуприкрыв глаза, Сапронов попытался восстановить в памяти дорогу, по которой тогда направлялся в тыл, стремительные росчерки самолетов в небе, мысленно прикинул расстояния…

Перевел взгляд на карту, ткнул пальцем за село Кошницу, под Дубоссарами, — почти в то же место, где несколько лет назад был поднят затонувший в Днестре танк.

— Нет, здесь не должно быть, если весной случилось, — усомнился Красовский. — Здесь до начала Ясско-Кишиневской операции немцы стояли…

— Разве? — переспросил Сапронов. — Тогда, значит, запамятовал. Если немцы — конечно, мне бы не добраться. А я ведь добежал тогда до места падения. Как сейчас помню, почва там была болотистая, вязкая, самолет весь в нее ушел, только глина еще пузырилась.

Помню еще, вскоре летчики подъехали на машине, несколько человек, мрачные, словно прибитые свалившейся бедой. Всего несколькими фразами обменялись. Показалось, говорили о летчице…

— О женщине?

— Вроде о женщине.

— Так где же все-таки это место?

Сапронов снова взглянул на карту, указал на село Дороцкое. Еще немного подумал— и переместил палец к лощине у высоты 248,0.

…На следующий же день Красовский, Сапронов и Ляхович выехали к месту предполагаемого падения самолета.

Утро выдалось тихое, ясное. Из окон машины виднелось голубое небо. Солнце играло на ветровом стекле. Все были немного взволнованы, как это бывает в предвкушении какого-нибудь страстно ожидаемого события, какой-нибудь большой удачи.

Приехали к лощине, где размещена сейчас Дубоссарская птицефабрика. С одной стороны — подрастающий лесок. Неподалеку — дорога из Дороцкого на Гыртоп. Прошли к опушке, — и бросилась в глаза вмятина в земле. Словно подалась когда-то земля от страшного удара.

— Здесь?

Евгений Иванович нагнулся, копнул раз, другой.

— Не должно быть, камень тут, известняк. Самолет в себя так глубоко не примет.

Пошли по лощине дальше. В одном месте, показалось, бугор словно бы вспучен, и трава на нем редкими такими кустиками. Земля рыхлая. Может, здесь?

Поиск уже властно увлек, захватил всех троих, и они до изнеможения все мерили и мерили шагами лощину, веря и надеясь, что вот еще сто метров правее, еще чуточку влево — и Сапронов припомнит, узнает то место.

— Нет, тут без приборов ничего не сделаешь, — решительно сказал, наконец, Красовский, словно ставя последнюю точку, и повернул к машине…

Через несколько дней, уже в Кишиневе, случайно встретив Середу, не сдержался, сказал:

— Разговор тот после партийного собрания помнишь? Ну, вот, ищу теперь упавший в сорок четвертом самолет и летчика. Доволен? Кстати, к тебе просьба имеется. Ты уж как специалист просвети меня насчет «Яка». Что за самолет? Чтобы наверняка знать, что искать предстоит.

— «Як»? — переспросил Середа. — Если в двух словах — хороший самолет, даже очень. Небольшой, легкий, послушный. Ну, а если тебя боевые характеристики интересуют, то, насколько помнится, вес около трех тонн, скорость 580, вооружение — двадцатимиллиметровая пушка, два пулемета. Хотя тебе эти детали ни к чему…

— Ну, отчего же, — не согласился Красовский, — они-то как раз и важны. Мало железа — приборы не возьмут…

— A-а, вот в чем дело! Об этом не тревожься, возьмут. Найди только…