Ее старшеклассники - [8]

— Стой! Ты думал, с тобой нянчиться будут?

— Я…

— Молчи! И слушай, Помощь — не пощёчина. А ты заслужил и то, и другое. Даже более. Выйди и всё взвесь. Уходить я не разрешаю! А мы посоветуемся, как помочь тебе и остальным. Не забыл, наверное, у тебя ещё и два выговора в личном деле. Это всё идёт в характеристику.

— Не нужно мне…

— Замочи, ребёнок! Тебе никто ничего дарить не собирается. Иди и думай. Позову через пятнадцать минут, — Елена Владимировна открыла дверь в коридор. Гриша, не глядя на ребят, медленно вышел. Все облегчённо вздохнули. ("А ведь та же Лизонька быстрей всех сориентировалась. Чуткая девочка. Потом бы до Ломникова не дотянуться.")

— Не нужно так прямолинейно, мальчики, — заговорила после долгой паузы Наташа, привычно сдувая со лба лёгкую чёлку, — нельзя всех на один манер, по собственной мерке, переделывать. Давыайте говорить с ним по-хорошему. Человек же. Можно, я начну?

Невысокий, плечистый Женя Демчук, в смущении поправив галстук на идеально отутюженной белой рубашке, предложил:

— Пусть комсорг Ломникову условие поставит: не исправит отметки — бюро о нём в газету напишет. В городскую, комсомольскую!

— Точно, дружище! — тряхнув чёрной шевелюрой так, что волосы упали на глаза, Борисик одобрительно хлопнул по плечу Женю, захохотал, довольный. Тут заговорили все разом, предложения посыпались, как из рога изобилия. Ребята не только обсудили проект решения, но и шутя прорепетировали разговор с Гришей, постоянно поглядывая на Елену Владимировну. ("Умницы. Быстро взрослеют. А что, положение обязывает. Если развить это желание заниматься общественной работой в каждом, хозяева страны вырастут.")

Бюро кончилось через час. Гриша понял: спуску не будет. Хотя и глядет он, как обычно, исподлобья, однако обещал заниматься с консультантами и двойки исправить. ("Надолго ли благие порывы?")

5. Злополучная биология.

Заглянув в расписание ("Как надоело ребят по кабинетам разыскивать!")Елена Владимировна пришла в класс. Ясные глаза Лизоньки вмиг погрустнели.

— Я урок биологии сорвала.

— Не слушайте её, это я виновата! — подбежала Наташа Чижикова.

— Рассказывайте, — вздохнула руководительница.

— А какое право она имеет чужие письма читать?! — кипуче взорвалась Наташа. ("Вот именно. Только этого не хватало.")

— Да нет, оставь, зачем героиню строить? — устало возразила Лиза, проведя рукой по щеке ("Волнуется. Знакомый жест.") — Я записку получила. Анжелика Сигизмундовна велела её на стол положить. Я возразила, она закричала. Потом я, наверное, нагрубила. Она выгнала вон да ещё комплиментов наговорила. Ну, хорошо, я не права, но зачем бессовестной девчонкой называть? Разве я не человек? Почему надо говорить: "не смотри волком!" Я не обязана каждому учителю улыбаться! — Лиза распалялась всё больше. Прозвенел звонок.

— Приходи после уроков. Поговорим.

Когда девочка явилась в кабинет литературы, Елена Владимировна стояла у окна и задумчиво глядела на голые ветви, качающиеся на ветру. День был серый, пасмурный. И начинать разговор обеим собеседницам не хотелось.

— Скажи, Лизонька, вы часто думаете о нас? Допустим, о здоровье учителя, о том, что у него, может быть, больны дети или неприятности с кем-нибудь из членов семьи?

Девочка потупилась.

— Нет, конечно, никогда. А вот Анжелика Сигизмундовна две недели в школу больная ходит. Уверена, вы ничего не заметили. А это ли не мужество: на уроки с температурой ходить? Допускаю, в чём-то учительница не права. А вы всегда правы? Не ты ли, комсорг, спровоцировала человека на грубость? Долго ли вывести из себя больного? Далее. Своё достоинство вы всегда отстаиваете, а о чужом самолюбии и не вспомните. Имеешь ли ты моральное право на такие вещи, как записки во время урока? Это в нашем-то классе, который и так постоянно лихорадит? Конечно, ты не автомат, я понимаю, трудно заниматься шесть-семь часов в школе и почти столько же дома, хочется где-то и расслабиться. Но не на уроке же! Не может комсорг быть многоликим: на бюро — беспощадная требовательность к Грише, а на биологии — исключительное всепрощение по отношению к себе и своим подружкам. Рубишь сук, на котором сидишь…

Долго длилась беседа. Задумчиво теребя косу, девочка слушала. Свет и тень в глазах её сменяли друг друга, наконец старшая собеседница поняла, что младшая приняла какое-то решение.

— Как ты поступишь? Пойдёшь к учительнице прямо сейчас?

— Да, но она не поймёт меня…

— Всякий человек поймёт, если в разговор с ним всю душу вложишь!

Назавтра доверчиво распахнутые глаза Лизорьки сказали учительнице, что всё кончилось хорошо.

— Она поняла! — кинулась девочка к Елене Владимировне.

— А что я говорила! Зря ты сомневалась, что найдёшь нужный тон.

— Да, я очень боялась, что она закричит. Захожу в кабинет, а она ласково так: "Что скажешь, Теплова?" Раньше, говорю, я плохо к вам относилась, а потом мне столько хорошего о вас рассказали! Теперь я совсем другими глазами на вас смотрю, правда! Очень мы хорошо поговорили, — девчонка умчалась, а Елена Владимировна ощутила необыкновенную лёгкость, желание работать и работать.

Убедив Борисика организовать в подшефном классе хоккейную команду, учительница направилась уже к двери, как вдруг её взгляд упал на Игоря Шатрова. Сжавшись, как от удара, он стоял возле окна, что рядом с классной доской, и смотрел на Лизоньку и Женю, шептавшихся за первой партой. Девочка, склонившись, подставила маленькое ухо и, внимательно слушая, согласно кивала Жене. Слегка вьющиеся на висках колосы легко покачивались в такт. Проследив за взглядом Игоря, Елена Вдаимироанв почувствовала, как горьким сочувствием сжалось сердце ("Бедный. Они так близко сидят. Так задушевно беседуют. Лиза смеётся, открыто, счастоиво.")Руководительница шагнула к Игорю, желая остановить его, одёрнуть, вернуть к обычным школьным делам и заботам: его потеряный вид привлёк внимание не только учительницы. Толстенькая Томочка, подстрекаемая Галей Реминой, уже приготовилась съязвить, ехидная её подружка отбивалась от Борисика, перехватившего на полпути попытки высмеять несчастного Игоря…