Ее крестовый поход - [20]

Яростная сила, с которой ее подруга обрушила на врага свой гнев, вывела Иден из состояния транса. Она тряхнула головой и попыталась выдернуть руку. Наконец, полностью осознав факт ненавистной близости барона, она откинула голову и, набрав полный рот слюны, плюнула в мстительное, злорадное лицо.

Она могла предположить, что произойдет дальше, когда была отброшена назад, к дверям мастерской Хью, но ни она, ни разгневанная принцесса, ни тем более сэр Хьюго не могли ожидать, что в следующее мгновение, когда вихрь в человеческом облике, состоявший из молотящих рук, пинавших его из развевавшегося кожаного плаща, с яростным ревом закрутился вокруг барона, обрушив на него шквал ударов.

Незадачливый влюбленный и утонченный поэт, мастер Жиль продемонстрировал все, чему научился, упражняясь в рукопашном бою на дворцовом ристалище, хотя он не слишком там преуспевал. Но его атака не могла длиться долго. Сэр Хьюго был крупным, могучим мужчиной, ветераном не одной кампании, и нападение зеленого юнца не могло причинить ему серьезного вреда. Однако на стороне Жиля был элемент неожиданности, и он сумел хорошо им воспользоваться, пока могучий удар не отбросил его в грязь. Через секунду Иден уже была рядом с ним, обхватила рукой его голову и вытирала кровь с разбитых, но улыбавшихся губ.

— Наверное, именно так ощущаешь себя на небесах. Вы прекрасны, как сама Святая Дева! — сумел восхищенно произнести он, прежде чем потерял сознание, и счастливая улыбка медленно угасла на окровавленных губах.

Происшедшее окончательно привело Иден в чувство. Она свирепо взглянула на запыхавшегося барона.

— Мальчишки и женщины — вот кто ваши излюбленные противники! — насмешливо выкрикнула она. Она была очень рада увидеть, что кулаки Жиля сделали свое дело — на щеке сэра Хьюго багровела длинная кровоточащая ссадина. Он шагнул вперед, и его рука метнулась к мечу.

— Я намерен наконец воздать тебе по заслугам, леди, — начал он, вытаскивая меч из ножен.

Уверенный голос раздался позади маленькой группы:

— Кажется, что-то неладно? Я слышал шум драки, а этого никогда не случается в вавилонском столпотворении, где мне приходится трудиться!

Хью Оружейник возвышался в дверях, бронзовые руки блестели, в кулаке он все еще сжимал молоток. Сэр Хьюго встретил его спокойный взгляд. Возникла пауза.

— Этому мальчику нужна помощь! — воскликнула Беренгария, указывая на поверженного чемпиона.

Мастер Хью кивнул.

— Он ее получит. Ну а вы, барон, могу я что-нибудь сделать для вас? — Тон его был достаточно любезным, однако некоторые нотки ясно дали де Малфорсу понять, что оружейник — царь и бог в своем маленьком владении и он не допустит дальнейшего нарушения мира.

Меч нырнул обратно в ножны.

— Разумеется. Я шел к тебе отдать в починку разорвавшуюся упряжь, когда на меня набросился этот безумный.

Мастер Хью покачал головой, сочувственно цокая:

— Сейчас на молодежь нет никакой управы. Ему нужно отправиться в Крестовый поход. Это поохладит его пыл. Тем не менее, сэр, вы, похоже, преподали ему урок.

Поскольку ссадина на щеке барона бросалась в глаза не меньше, чем синяки Жиля, последнее замечание было спорным, однако ожидать от юноши заказа в ближайшие несколько лет не приходилось, в то время как барон был отменным покупателем. Улыбаясь, мастер Хью увлек его в глубины своей мастерской.

— Теперь меня мучает вопрос, — заметила Беренгария, с удовлетворением наблюдая, как двое дюжих работников укладывают поверженного Жиля на носилки, — в какой переделке этот громадный, грубый зверь имел неосторожность порвать свою упряжь?

Обе подумали о воинственном управляющем королевы и улыбнулись.

— Жиль совсем мальчик. Кто бы мог подумать, что в нем проснется такой лев? Он хочет отправиться с нами за море. Возьмем его? — Иден чувствовала себя обязанной юноше, который с таким рвением кинулся получать и наносить удары ради нее.

— Наверное, придется, — согласилась Беренгария. — Иначе в один прекрасный день мы наткнемся на него, прячущегося где-нибудь среди припасов, и их может уже не хватить на обратную дорогу.

Глава 3 КОРАБЛЬ НА СИЦИЛИЮ

Март 1191 года

Большая раскрашенная галера разрезала носом серые, негостеприимные воды, напоминая плывущую по волнам празднично расцвеченную шумящую площадь. Моряки и солдаты выстроились в яркие голубые бастионы на носу и корме, шумные мальчишки-оруженосцы устроились рядом с мачтой, под знаменами с леопардами и лилиями и белыми парусами с огромным красным крестом. По всей палубе, словно разноцветные колосья, развевались вымпелы, прикрепленные к древкам копий. Лошади выражали недовольство ситуацией, в которой они оказались, издавая в стойлах жалобное ржание, а когда стихал ветер, жилистые гребцы подбадривали себя гимнами и военными песнями. Гребцы не были сервами, это были свободные люди, добровольно отправившиеся в Крестовый поход и теперь весело выполнявшие свою каторжную работу.

Королева и ее дамы устроили на палубе маленький двор, наполненный трепетом развевавшихся вуалей, смехом и беспрестанной болтовней. Мир медленно качался вверх и вниз, наклонялся то вправо, то влево. Покачивание нравилось Иден — оно расслабляло и успокаивало. Это было похоже на качели, которые сделал ей отец, привязав веревку к толстому суку старой яблони; галера, в которой они плыли, тоже представлялась ей огромными качелями. Иден сделала себе постель из ковров и шкур сбоку от лестницы на носовую палубу, и там, убаюкиваемая равномерным движением, она часто грезила о тех далеких временах, о мягких руках и ласковом смехе своей матери, об отце — гордом, нетерпеливом, подвижном, передвигавшемся в основном верхом, и о Стефане, каким он пришел к ним в первый раз — высокий, стройный, нервный, словно жеребенок. Ночью, в темноте, крепко прижавшись к принцессе, на широкой деревянной кровати, скрипевшей всеми сочленениями, она не предавалась мечтаниям, а засыпала сразу, как ребенок, и просыпалась каждое утро со все возраставшим ощущением неотвратимости судьбы. Она была счастливой и уверенной, надежда окрыляла ее. Беренгария, увы, не могла так же наслаждаться путешествием. Почти сразу после того, как любимые белые утесы стали отдаляться и корабль отправился в плавание, морок и дурнота морской болезни навалились на нее и держали в цепком плену на протяжении всего путешествия. Иден была полна сочувствия; когда она ухаживала за принцессой, осторожно убирая слипшиеся от пота черные волосы с горячего лба, она думала про себя, что хуже тошноты может быть разве что зубная боль.