Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста - [11]

Добавил уверенности звонок из Центра по связям с общественностью Генеральной прокуратуры России. Работник этого Центра, куда я обратился с просьбой о встрече с Мироновой, сообщил, что Эльвира Алексеевна встречаться и разговаривать по делу Стрельцова ни с кем не желает. Это тоже, как мне думается, свидетельствовало не в ее пользу.

Заместитель председателя Московского областного суда К.А. Зотин встретил меня неприветливо, хотя раньше мы были знакомы: я служил военным прокурором в подмосковном Наро-Фоминске, а он в то время был председателем соседнего районного народного суда в Одинцове.

К.А. Зотин долго читал соглашение с Российским футбольным союзом и мой ордер на ведение дела Стрельцова в порядке надзора. А потом тихо сказал: «Дело уже изучалось в Верховном суде. Все оставлено без изменения. Приговор «стоит». Есть ли смысл опять им заниматься?» Но потом уступил:

— Приходите через пять дней. Мы запросим для вас из архива дело и выдадим его для изучения.

Это была маленькая победа. Через пять дней мне выделили кабинет в Московском областном суде и выдали уголовное дело Стрельцова на 423 листах.

Более месяца ушло у меня на тщательное изучение дела. Многое для меня в нем прояснилось.

Я установил, в частности, что с 3 июня 1958 года допросы в составе группы стала вести прокурор следственного управления Прокуратуры СССР Э.А. Миронова.

Ее допросы отличались глубиной, чего не скажешь про остальных членов следственной бригады. Они систематически допускали нарушения закона, из документов следствия видно, что квалификация их была крайне низкой. Как говорят в прокуратуре (повторим еще раз) — дело гнали. Закончили следствие 5 июля 1958 года.

Расследовать дела всегда нужно оперативно и быстро, тем более особо контрольные. И по закону был установлен двухмесячный срок. На подобные дела, как захочет прокурорское начальство, могли дать один месяц, могли — полтора. В моде был двухмесячный срок с вынесением приговора. Оправдывая эти «следственные гонки», даже придумали тогда практическое обоснование, которое звучало со всех трибун на коллегиях и оперативных совещаниях: «Необходимо максимально приблизить акт судебного реагирования к факту совершенного преступления». Потом кадровики в приказах так и писали: «Дело расследовано в двухмесячный срок с приговором. Преступник осужден к длительному сроку лишения свободы. Следователя и прокурора наградить почетной грамотой». Не хватает только «Ура!».

7 июля 1958 года дело Стрельцова, не читанное и не изученное никем, прокурор Московской области П. Маркво с нарушениями правил подсудности направил в Московский областной суд. Почему никем не читанное и не изученное?

Просто потому, что оппонентам легче согласиться с тем, что дело никем не изучалось, чем объяснять имеющиеся нарушения законности и небрежность, допущенные по этому делу и оставшиеся без какого-то реагирования или «незамеченными».

Вот некоторые из них. Начну с мелких, от этого не менее ярких.

Протокол допроса Огонькова подшит в дело таким образом, что после четвертого листа следует шестой, потом — пятый, а в протоколе допроса Стрельцова седьмой лист подшит не той стороной.

Протокол дополнительного допроса обвиняемого Стрельцова подшит в дело впереди основного. Это что? Читали дело? В дело вшиты фототаблицы, на которых изображена потерпевшая и Стрельцов со следами телесных повреждений, но такого следственного действия никем не проводилось, фототаблицы никем не подписаны.

Копии протоколов обысков и выемок никому не вручались, вещественные доказательства в присутствии понятых при их изъятии не упаковывались и не опечатывались.

Неясно, как появились образцы крови и слюны Стрельцова на биологической экспертизе, протокол изъятия образцов для сравнительного исследования отсутствует, а в акте экспертизы указано, что их принес в портфеле (!?) следователь Маркво из Бутырской тюрьмы, а как их там получали и хранили, остается только догадываться. Эксперты не предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения либо за отказ от дачи экспертного заключения.

Практически ни в одном протоколе следственных действий не указано время их проведения. Дело дошло до того, что показания протоколировались карандашом на каких-то нестандартных листах и обрывках, как будто следствие велось не в Москве, а в Тайшетском лагере или в двадцатых годах, когда с канцтоварами была «напряженка».

В качестве понятых привлекались заинтересованные лица — свидетели и потерпевшая.

Описательная часть обвинительного заключения, составленного следователем Маркво и утвержденного прокурором области Маркво, не соответствует тексту постановления о привлечении Стрельцова в качестве обвиняемого.

Все это, разумеется, недопустимо и делает материалы следствия в правовом отношении абсолютно не состоятельными.

Арест Стрельцова согласно постановлению произведен 28 мая 1958 года, а во всех остальных документах, в том числе и в приговоре, указано, что он арестован 26 мая 1958 года. А как могли допустить при принятии заявления, что потерпевшая не была предупреждена об уголовной ответственности за заведомо ложный донос? Иными словами, ей и ее матери не дали даже повода задуматься: а не выглядят ли поведение потерпевшей, совершенные ею поступки провокационными, не рискует ли она, оговаривая Стрельцова? Весь день, первый день их знакомства, она на глазах у окружающих обнималась и целовалась с Эдуардом. Добровольно, по показаниям свидетелей, пошла с ним в комнату, легла в постель, предварительно раздевшись, спала до утра в его объятиях. Тут было о чем задуматься, если бы, повторюсь, придавая этому исключительное значение, ее предупредили бы об уголовной ответственности за заведомо ложный донос, что, кстати, требуется по закону и до сих пор.