Эдуард Стрельцов. Насильник или жертва? - [18]

Сомнения окончательно развеяла автозаводская многотиражка от 6 апреля 1954 года (в первой половине 50-х издавалась под названием «Сталинец»). Редакция газеты редко отправляла своих людей на выездные матчи «Торпедо», а тут, возможно, в связи с открытием сезона раскошелилась не на шутку: и корреспондента откомандировала, и фотокора – словно знала, какую услугу оказывает будущим историографам Стрельцова.

Журналист о спорном четвертом голе рассказал («во второй половине состязания четвертый мяч в сетку „Локомотива“ влетел от ноги Виталия Вацкевича»), фотокор – показал. Снимок (в нашем случае – вещественное доказательство) запечатлен тут же под отчетом: Вацкевич уже произвел удар, и мяч от его ноги летит в ворота. Рядом с ним – Гулевский. Стрельцова в кадре нет. Возможно, еще не вышел на поле: четвертый гол и появление Стрельцова состоялись на одной и той же 70-й минуте.

Не исключаю, что Клавс, держа в уме фамилию вышедшего на замену молодого, еще никому не известного футболиста, по ошибке вписал ее в графу «забитые мячи». Возможно, но не факт. О чем думал судья, делая запись в протоколе, никто не знает. Но это не столь важно. Сомнений не осталось: Стрельцов в Харькове не забивал, память его не подвела.

Знал ли об этом Есенин? По всей видимости, знал. Он и отчеты о матче читал, и с книгой Стрельцова, несомненно, был знаком, да и с футболистом тоже. Мог уточнить. Не пожелал. Не исключаю конфликта на этой почве у Есенина-статистика с Есениным-лириком. Если и была борьба, недолгая: романтическо-поэтическая натура Есенина одержала убедительную победу. Понять Есенина можно, как и других статистиков и историков, продолжающих на основании записи в протоколе отстаивать магическую цифру «100». Ох, как нелегко ее расколдовывать. Для цифроманов это не просто круглая цифра – роскошный, сказочный дворец, шедевр архитектурного творчества. Достань один кирпичик – и никакого великолепия – рухнет, вмиг обратится в хибару, пусть и огромных размеров.

Исследовав эту историю, счел нужным с вами поделиться. Вы, однако, вовсе не обязаны ее выслушивать, а выслушав – уверовать. На вашем месте я так бы и поступил. На своем – не имею права. Повенчавшись с истиной, изменить ей не в силах, даже ради обожаемого мной Стрельцова. Потому и глядят на вас с таблички две уродливые девятки вместо красавицы сотни.

Знакомство

От истинного болельщика ничего не утаишь. Самые информированные, всезнайки, располагались в центре огромной толпы, собиравшейся ежедневно на тбилисском стадионе «Динамо» (как и в других футбольных центрах) возле огромного стенда – турнирной таблицы. Повестка дня традиционная: а) последние известия с мельчайшими подробностями из жизни и быта команды в целом и футболистов в отдельности; б) обсуждение матчей предыдущего тура; в) прогнозы на тур грядущий; г) разное.

На одном апрельском заседании в сезоне 1954 года, накануне прибытия в Тбилиси автозаводцев, новостной блок, вопреки обыкновению, начался с сообщения о появившемся в «Торпедо» вундеркинде, Стрелкове или Стрельникове. До этого Стрельцов (его и имели в виду) сыграл вдали от Грузии в двух матчах в общей сложности менее тайма. Как могли узнать о нем, да еще и оценить его необыкновенный дар?

Желающих поглазеть на чудо-парня, несмотря на рабочее время (тренировка проходила, не помню точно, в 12 или час дня) и нудный, дождливый апрельский день, оказалось немало. Единственная трибуна запасного поля динамовского стадиона была заполнена. Он сразу бросился в глаза: не по годам рослый, стройный, с длинными сильными ногами. Весь такой чистенький, светленький, голубоглазый, кровь с молоком – красавец-парень, глаз не отведешь. Публика сразу приняла его. На каждое удачное движение Стрельцова – финт, рывок, удар (бил он здорово) – собравшиеся отзывались одобрительными возгласами. Помню, как побежал он за укатившимся к зрителям мячом и оказался в двух-трех шагах от примыкавшей к полю трибуне: так близко никогда больше Стрельцова не увижу. Ему зааплодировали. Эдуард зарделся, смущенно улыбнулся и, словно в благодарность за радушный прием (может, так и было), под невероятно острым углом ухнул в дальний верхний угол. Тут же раздался мощный, слившийся воедино многоголосый залп: так приветствовали только своих…

Помню черный, кошмарный июль 52-го. Разум и сердце отторгали весть о постигшей нашу сборную трагедии в игре с югославами. Мы знали твердо: такого быть не может, потому что не может быть никогда – наш футбол лучший в мире. Наверное, диктор что-то напутал, вот-вот последует опровержение. Опровержения не последовало. Вскоре разогнали сборную, многократного чемпиона. Значит, в самом деле проиграли. Значит, не самые сильные. Так и жил – в полном мраке.

В этом робком, смущающемся юноше, который вдруг вышел к нам из русской сказки, ничего еще не успевшем, ничего не сделавшем, таилась сила необъятная. Не разумом – нутром почувствовал: восходит светило. Он вернул веру и надежду. С этим парнем всех побьем и завоюем страну футболию!

Радужного настроения не омрачила ни грандиозная взбучка дома и в школе (за прогул), ни последовавшие за нею жесткие оргвыводы – времена были суровые. Даже под угрозой исключения, не задумываясь, предпочел бы занятиям в школе торпедовскую тренировку…