Еду в Самарканд - [6]

Вряд ли когда-нибудь Бердах видел такое скопление писателей: больших, которые пока еще считаются маленькими, и маленьких, которые пока что считаются большими. Из двух поэтов при дворе султана Махмуда Газневира Унсури и Фирдоуси — царем поэтов был объявлен первый, а на самом деле оказался второй. И ему пришлось ждать века, чтобы стать царем поэтов без объявления.

Не у всех, однако, есть время ждать. Некоторые спешат все получить при жизни.

3

Большой красный верблюд бежит через пустыню, провожаемый равнодушными взглядами своих рыжих сородичей. Верблюда зовут Икарус, он многоместный и комфортабельный, но рыжих его сородичей современным транспортом не удивишь. Они и не смотрят на дорогу. Зачем им дорога? На ней ничего не растет.

Верблюды едят чинно, степенно, голод в них борется с гордостью: «Разве ж это еда? Не подумайте, что мы едим, это мы так, от нечего делать… Можем и не есть… И даже не пить…»

Черный цвет по-тюркски «кара». Как будто он дан в наказание. На первый взгляд, здесь действительно много черного цвета: Каракум — Черные пески, Каракуль — Черное озеро, Карадала — Черный простор. Но черный — не обязательно плохой. Например, слово «каракалпак» имеет очень хорошее значение.

Впервые каракалпаки упоминаются в русских летописях XII века как «черные клобуки». «Черная шапка» — так переводится на русский язык слово «каракалпак». Поселившись на границе Киевской Руси, каракалпаки защищали ее от половцев.

Так половцы невольно сдружили русских и каракалпаков. В истории многое происходит невольно, несмотря на навязываемый ей произвол.

В Каракалпакии разноцветные названия. Коккуль — Голубое озеро, Коклукуль — Зеленое озеро, Аккала — Белый городок, Кызылкум — Красные пески…

Так же, как черное не обязательно бывает плохим, красное не обязательно бывает хорошим. Красные пески не лучше Черных песков: и то и другое пустыня. А местность Кызылуй, например, названа была в честь красных мундиров царских чиновников. Название красное, а значение черное.

Между тем, красный верблюд все бежит и бежит через Красную пустыню. Вот эта ложбина называется Ложбиной воров. Когда-то здесь бандиты грабили проезжающих. Бандиты могли бы честно разбогатеть, если б перековали свои мечи на орала.

И не только бандиты. Весь мир бы разбогател, если б перековал свои мечи на орала. Но он не перековывает. Не потому, что предпочитает бандитскую жизнь, а потому, что сам себе не верит.

Не верит мир, что он может быть миром.

Саксаул у дороги. Невысокий, но нет никого выше вокруг. Некрасивый, но нет никого красивее вокруг. И ствол у него кривой, а листьев вообще не бывает, но нет никого стройнее и зеленее вокруг.

Потому что живет саксаул в пустыне, где просто-напросто нет никого вокруг. Никаких деревьев нет, кроме саксаула.

Может, он потому такой некрасивый, такой низенький и кривой, что ему не с кем себя сравнивать? Когда сравниваешь себя с другими, хочется быть не хуже других, а когда не с кем себя сравнивать, поневоле начинаешь считать, что ты самый лучший на свете.

Самое лучшее дерево тоже где-то в этих местах: в его дупле размещались больница, чайхана и сельсовет, пока для них не выстроили отдельные помещения.

Бежит красный верблюд через Красную пустыню. И время отступает, мы въезжаем в глубокую старину. В Нукусе мы не видели памятников старины, его памятники пока еще в будущем. Когда-нибудь, лет через триста, гостям будут показывать старинный вокзал (перед нашим приездом построенный), старинный Дворец пионеров (только что открытый). И правнуки нынешних пионеров будут любоваться этими памятниками старины, которые сохранятся, надо надеяться, не в развалинах.

У памятников архитектуры старость — всегда радость, даже если она в развалинах. Но если не доживешь до старости и развалишься в молодости кому от этого радость?

Поэтому о старости нужно думать с молодости. Строить новое так, чтоб оно со временем стало памятником. Вот как этот Большой Гульдурсун посреди пустыни.

Глиняные стены, окруженные рвом. Внутри на семи гектарах, поросших травой, пасутся бараны — извлекают свою пищу из истории.

Враги осаждали эту крепость, надеясь сломить ее защитников голодом. И тогда хан осажденной крепости приказал отдать остаток зерна быкам и вывести их из крепости, чтобы враги могли их увидеть. Сидеть голодными и демонстрировать врагам свою сытость, чтоб они убедились, какая у нас хорошая жизнь, — в мирное время — это глупость и преступление, но тогда это была обычная военная хитрость. Увидев сытых, лоснящихся на солнце быков, враги сняли осаду и отступили.

Но тут вмешалась любовь. Дочь хана Гульдурсун, оказывается, полюбила предводителя вражеского войска и, увидев, что он уходит, решила его вернуть. И она сообщила любимому, что быкам отдано последнее зерно, что больше в крепости не осталось ни зернышка.

Враги вернулись, взяли крепость, а Гульдурсун убили, рассудив так: если она предала родного отца, то нас предаст и подавно…

Мы выныриваем из прошлого, и вот уже мы снова на поверхности времен. У настоящего хорошее, надежное название: настоящее, — хотя мы не всегда ощущаем его надежность.

Первая столица Каракалпакии — четыре женщины, вторая — девять женщин. Естественный прирост населения, по которому Каракалпакия занимает первое место в стране.