Единый поток жизни - [65]

Помните это:

Тихой ночью поздним летом,

Как на небе звезды рдеют!

Как под сумрачным их светом

Нивы дремлюшие зреют!

Усыпительно безмолвны

Как блестят в тиши ночной

Золотистые их волны.

Убеленные луной!

Нужно бы выписать, может быть, треть стихотворений Тютчева, чтобы представить всю многогранность, свежесть, задушевность изображения им этой русской природы. И также многогранность, противоречивость различных аспектов души своей, и русской души, и человеческой души вообще, сумел он изобразить.

О вещая душа моя,

О сердце, полное тревоги,

О как ты бьешься на пороге

Как бы двойною бытия!...

... ... ... ... ... ... ... ...

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковыя.

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

(1855 г.).

Или:

Над этой темною толпой

Непробужденного народа

Взойдешь ли ты когда, свобода,

Блеснет ли луч твой золотой?

Блеснет твой луч и оживит,

И сон разгонит и туманы...

Но старые, гнилые раны,

Рубцы насилий и обид,

Растленъе дуги и пустота,

Что гложет ум и в сердце ноет...

Кто их излечит, кто прикроет?

Ты, риза чистая Христа.

(1857 г.).

И вместе с тем он не только блестящий усвоитель всей лапидарной легкости и блеска французской литературной речи (и в своем разговоре, и в своих французских статьях), но он в то же время глубоко понимает задушевную красоту дремлющей веками итальянской виллы и задушевно-умилительный, дремотный и захватывающий "genius loci" Италии эпохи романтизма, полный живых мостов между культурой и красотой, душевной и духовной жизнью Запада, с одной стороны, и красотой и душевной и духовной жизнью России и глубин ее бытия.

Вот другой пример. Выросший из крепких патриархальных семейных религиозных православно-русских корней и вместе с тем человек органически, глубоко и широко воспринявший западную культуру, человек огромных знаний и огромной, творчески воспринятой и пережитой культуры, любитель Англии, Оксфордских колледжей и либерального консерватизма; знаток и ученик греческих Отцов Церкви, которых он читает в подлиннике, и вместе с тем человек, прошедший через все горнила современной немецкой идеалистической философии и преодолевший их, но получивший, как многие русские романтического периода, ряд импульсов от философии Шеллинга: Алексей Степанович Хомяков (1804-1860), человек, для которого был бесконечно дорог родной парод, до боли органически близок ему и связан с ним, но который выше всего ставил Правду Божию и служение ей, для которого центром и смыслом истории было откровение Правды Божией в лице воплотившегося Сына Божия, человек, для которого Церковь Божия была живой носительницей этого потока новой жизни, вошедшей в мир,[167] и поэтому носительницей и смысла истории. Поэтому он полемизирует (иногда однобоко и даже несправедливо, но вдохновенно и талантливо) с христианами Запада, исказившими, по его мнению, или недооценившими истинный смысл Церкви. И все эти замечательные по силе и блеску стиля и вдохновенности мысли и по глубине религиозного чувства (хотя нередко однобокие и даже несправедливые в своей огульности) талантливые характеристики и оценки западного христианства, эти "Письма православного христианина о западных вероисповеданиях" (Letires d'un chrétien orthodoxe, Lausanne, 1872),[168] он пишет на изумительном по силе, по виртуозности, изобразительности и по моральному подъему французском языке. Правда, по-русски их нельзя было напечатать при Николае Павловиче из-за церковной цензуры (Императрица была в восторге от них, читала их в рукописи и, говорят, показала их мужу; Император, будто бы, сказал, что это хорошо, хотя, может быть, немного преувеличено, но что печатать у нас нельзя: церковные власти обидятся).[169] Вот опять один из мостов между духовной жизнью Запада и Востока. Хомяков заражает и заражает своим религиозным и моральным пафосом и русских и западных читателей и, если его полемика иногда несправедлива, то его положительное учение о Церкви, выраженное в этих письмах, глубоко вдохновлено живым опытом Церкви, как он запечатлен в посланиях апостола Павла и как он лежит в основе христианского восприятия реальности Церкви. Недаром в 20-ом веке Хомяков нашел такой сильный отклик в сердцах многих христиан на Западе.

2

Когда Петровская реформа широко раскрыла окна и двери новой России для воздействия Запада, то хлынули в нее часто творчески возбуждающие, умственно и морально питающие, а часто и мутные потоки, - самые разнообразные, отчасти противоречивые элементы западной жизни. Прежде всего техническая цивилизация и дух секуляризма, — автономной, светской государственности, автономной, светской цивилизации, но не лишенной моральных и даже религиозных основ, унаследованных от христианской проповеди. По пестрому разнообразию Петровских печатных изданий можно судить о хаотически переплетающихся потоках знания и информации — иногда основоположного, учебного или осведомительного характера, иногда наугад вырванных из массы западных источников — и данных в русском переводе (иногда на трудно понятном, тяжеловесном языке). Все это подносилось русскому читателю. Здесь и почтеннейшая заслуженная Арифметика Магницкого, и ряд технических книг, и басни Эзопа, и "Приклады, како пишутся комплименты", и "Юности честное зерцало", и "Введение в историю европейских государств" Пуффендорфа и его же "О должностях человека и гражданина", и перевод "Библиотеки о богах" Аполлодора, и "Похождения Телемака" Фенелона, и тяжелейшим слогом перетасканная "История об орденах". А на сцене давались грубо-аляповатые комедии странствующих западных актеров, варварски перетасканные на русский язык. Это часто крайне внешнее, а подчас и насильственное приобщение к цивилизации Запада шло рука об руку с ослаблением своих собственных унаследованных морально-религиозных устоев жизни. Вместе с духом секуляризма вливается в жизнь русских людей (особенно высших классов) и учение материализма и атеизма (последнее особенно в эпоху Екатерины II).