Единственный крест - [38]

Он виноват не больше нас,

Но осужден неумолимо,

И где б ни лютовал сейчас —

Равно вражда неутолима.

Бывал облавами гоним,

В капканы ловлен, ядом травлен;

Но не расправились мы с ним,

Равно судьбе он предоставлен.

Как будто высший суд и толк

Хранит его и под прицелом.

Жестокость, внутренний наш волк,

Равно соперничает с серым.

— Действительно, пропустили — через себя, — только и сказал в ответ Асинкрит. А потом, возвращаясь из командировки, долго думал об этом чуде России — ее поэтах, музейщиках, краеведах, библиотекарях. Тем, кому будто специально платят грошовые зарплаты, кто издает свои книги тиражами в сто и двести экземпляров, кто тратит свои отпуска, чтобы успеть пройти по уходящим деревням и расспросить их последних обитателей о прошлом житье-бытье. Лена в Некоузе, Татьяна Ивановна и Галина в Брейтово, Мария Васильевна в Кашине, Татьяна в Угличе, Валера в Андреаполе…

Три тысячи жителей — село, поселок — не поймешь. Библиотека, более похожая на обычный, не очень богатый дом. И вдруг — Сидорин до сих пор хранит это ощущение от встречи с чудом — спектакль из жизни девятнадцатого века. Режиссер — методист библиотеки Олечка, главного героя играет местный прокурор… Потом все они сидели за дружеским столом. Прокурор оказался компанейским человеком. Там же Сидорин познакомился с Борисом Орловым, поэтом, живущим в Кронштадте. Вначале он показался Асинкриту немного высокомерным. А потом, когда спели «Одинокую гармонь» и «То не ветер ветку клонит» вдруг попросил разрешения прочитать свои стихи:

Устал шагать. Сносились сапоги.

В крестьянском доме водкою согреюсь.

Деревни вдоль дороги — узелки,

Что Бог вязал, на память не надеясь.

Деревня — пять коров на семь дворов,

А веники в сенях древнее лавров.

Железные останки тракторов

Блестят, как будто кости динозавров.

Меж осенью и летом журавли

Клин вбили, приближая время спячки.

И жадно тянут воду из земли

Стволы деревьев, словно водокачки.

Россия — в свалку превращенный храм,

Иду и плачу — топь на месте луга.

Давно церковным звоном по утрам

Селенья не приветствуют друг друга.

Вот тебе и высокомерный. Настоящий русский человек. И поэт — настоящий.

А Сергей, как же он забыл Сергея? Кацкарь. Еще одна встреча с чудом: Асинкрит вначале не поверил, что попал в русскую деревню конца двадцатого века. Кругом чистота, порядок, вечером из каждого двора доносилось мычание. Нет, сказали ему, не немцы или голландцы живут здесь, а русские люди, только кацкари. Когда-то, еще в девятом веке, переселились они сюда, на берега реки Кадки из Черниговского княжества, да так и прижились, смешавшись с местными финно-угорскими племенами. И вот ведь как бывает: до наших дней сохранили и обычаи свои, и поговорки. А диалект у кацкарей — век бы слушал. Говор словно округлое облачко, обтекаем, мягок. Если все остальные русские на «ё» ударение делают, у кацкарей эта буква безударна. А слова-то какие — будто в древнюю Русь вернулся. Володать — владеть, вывалка — снегопад, вытоить — с трудом родить крупного ребенка, глумяной — очень старый, древний, голубина — оконное стекло, говённой — плохой, дайчи — недавно… И это мы только до пятой буквы алфавита дошли! От слов забела — сметано, клен — проклятье, навилошной — пасмурный, оголчить — окликнуть, покон — род, племя, Сидорин пришел в совершеннейший восторг. Так он познакомился с Сергеем, директором музея кацкого народа, который и был им создан. Сергей же выпускал единственную в мире краеведческую газету — «Кацкая летопись». Записывал старые слова, песни, частушки, предания об Уже-Палучато, Дворовом-хозяине и Белой Корове, встреча с которой сулит богатство и счастье, Белой Кобылице, которую, наоборот, лучше не встречать — заболеешь.

Когда-то у Сергея была хорошая работа в городе — главным редактором в районке работал, а потом взял — да и вернулся домой.

— А что же здесь такого, — говорит, — я же покону кацкого. Где родился там и пригодился.

Слушать его — одно удовольствие. Иной раз не поймешь, то ли серьезно он с тобой разговаривает, то ли шутит. С Сергеем Сидорин вроде бы познакомился совершенно случайно. Но ведь не бывает на свете ничего случайного. И, значит, зачем-то нужно было ему, Асинкриту, выбраться на берега Кадки. Вроде речка как речка. Впадает в Корожечну, та — в Волгу. А Сергей, словно зачарованный, повторяет:

— Кадка живая.

Названия кацких деревень и сел, директор музея повторял, как музыку:

— Мартыново, Хороброво, Галицино, Ордино, Балакирево…

Вначале он держал Сидорина на расстоянии. Был любезен, улыбчив, охотно все объяснял, но… Так вежливый хозяин охотно показывает гостю свой дом, не открывая все же дверцы в самую заветную комнату.

Время от времени в деревню, куда попал Асинкрит, подъезжали экскурсионные автобусы. Через час школьники из Ярославля, Москвы или Дубны становились специалистами в области кацкого быта. По крайней мере, на заключительной викторине, которую проводил директор музея, каждый вопрос сопровождался лесом рук.

— Так, молодцы. Следующий вопрос: какое дерево по нашим кацкарским обычаям нельзя выкапывать и пересаживать? Вот где растет оно, там пусть и растет.

— Береза!