Эдинбургская темница - [199]

С предельной ясностью, своими глазами, находясь на месте, в Шотландии, Дефо видел, что не англо-шотландским, а исключительно своим личным интересам служит герцог. Гарлей же, вроде бы оставляя эти сообщения без внимания, делал из них свои выводы. Ему и нужно было, чтобы собственные интересы шотландские лэрды осуществляли через союз с английскими лордами.

Вот, вероятно, почему запечатленные пером Дефо безрассудные и неэффективные распоряжения герцога на поле битвы, его беззаконное обращение со своими избирателями, которых он запугивал, если их не удавалось подкупить, его двуличное поведение в британском парламенте не попали в тот сложившийся и устоявшийся общественный миф, которому доверился Вальтер Скотт, изображая герцога сколь безупречным шотландским патриотом, столь же и верноподданным английского короля.

Конечно, в историческое оправдание герцога Аргайла следует сказать, что он был не только не хуже, но и лучше многих как шотландских, так и английских деятелей той смутной поры, «… ему было свойственно и честолюбие, — пишет Вальтер Скотт, тут же подчеркивая: — но без „сопровождающего его недуга“ — беспринципности мыслей и целей, которые увлекают великих людей, занимающих исключительное положение (а таковым именно и было положение герцога), и побуждают их стремиться к захвату власти, даже если это может повергнуть королевство в бедствия междоусобиц» (гл. XXXV, стр. 319).

Все познается, конечно, в сравнении. Если опять прибегнуть к показаниям Дефо, печатным и приватным (не все из них были известны вплоть до нашего времени), то мы найдем в них описание такого политического цинизма, о котором, признается сам Дефо, неизвестно, что и думать. На таком фоне, по сравнительной шкале, герцог Аргайл выигрывает, например, перед своим постоянным соперником при английском дворе герцогом Мальборо.

Живописуя облик герцога Аргайла, Вальтер Скотт утверждает: «… ему были чужды и мелкие пороки как государственных деятелей, известных лживостью и развращенностью, так и отличившихся военных, страдавших неумеренной и неистовой жаждой самовозвеличивания» (гл. XXXV, стр. 319). Говоря об «отличившихся военных», Вальтер Скотт имеет в виду, вне всякого сомнения, герцога Мальборо, аристократа-выскочку, самомнению и честолюбию которого сопутствовал еще и такой «недуг», как корыстолюбие: затраты на вознаграждение герцога Мальборо из рук правительства едва не подорвали государственный бюджет. Нет, герцог Аргайл был все-таки не таков хотя бы потому, что ему уже принадлежали имения наследственные, а Мальборо, аристократу новому, недавнему, еще требовалось позаботиться о получении оных.

Четыре тома (так было выпушено первое издание «Эдинбургской темницы») читатели поглощали с неослабевающим увлечением. Со своей стороны, критики сомневались, следовало ли автору писать последний том, те главы, которые в современном издании занимают примерно третью часть романа. Речь в них идет, как мы знаем, о встрече после долголетней разлуки двух сестер, Джини и Эффи, о плачевной судьбе Джорджа Стонтона (он же Джордж Робертсон), павшего от руки неузнанного сына, и о судьбе этого отверженного юноши, прозванного Свистуном и даже не имевшего имени. Что касается читательского интереса, то, как известно, читатели всегда хотят знать до конца участь литературных персонажей, захвативших их воображение. Автор удовлетворил это требование публики. Кроме того, Вальтер Скотт полностью развил свою мысль о судьбах отдельных личностей и общем движении истории. Если он писал свой роман в ту пору, когда мрачной темницы в центре Эдинбурга уже не существовало, все же конфликты, виновники которых некогда попадали в ту тюрьму, не ушли бесследно, поэтому на примерах из прошлого Скотт стремился преподать своим современникам уроки и проникновенного понимания хода вещей, и опрометчивого безрассудства.

К своему роману Вальтер Скотт со временем «приписал» еще один символический эпизод: когда «Эдинбургская темница» уже пользовалась широкой популярностью, создатель романа отыскал могилу Элен Уолкер, чья печальная история вдохновила его на создание образа Джини Динс, и установил на этой могиле плиту с трогательной надписью; появился еще один объект для паломничества читателей-энтузиастов.

«Эдинбургская темница», как и другие романы Вальтера Скотта, современному читателю может чем-то показаться старомодной и устаревшей. Конечно, есть в этом романе излишняя громоздкость, есть натяжки в построении сюжета, подчас просто запутанного, есть идеализация одних и чрезмерное «очернение» других персонажей. Все это, кстати, было замечено и стало предметом обсуждения уже в свое время. Однако, чтобы постичь силу этого романа и понять его значение, необходимо учесть, насколько роман был усвоен — до отдельных деталей — всей последующей литературой.

«Мне отмщение, и аз воздам» — даже эти слова из Священного писания, ставшие широко известными благодаря «Анне Карениной» (где они поставлены эпиграфом), встречаются в «Эдинбургской темнице». А поход Джини Динс в Лондон и ее свидание с английской королевой: разве не напоминает это нам сцены из «Капитанской дочки» — встречи Маши Мироновой с императрицей Екатериной II? Разумеется, и у Толстого, и у Пушкина были и другие источники, но не надо забывать: в прошлом веке поколение за поколением читателей в самых разных странах формировалось на романах Вальтера Скотта, в том числе и на этой книге о «сердце Шотландии».