Эдгар По - [98]

Объяснение, предложенное самим По в статье «Как я писал „Ворона“, или Философия творчества», в конечном счете ровно ничего не объясняет. С его стороны это была не более чем попытка дать рациональную интерпретацию собственному творческому процессу, логически истолковать его для себя самого. В этом критическом очерке он по-прежнему стремится доказать всемогущество своего разума и одновременно возбудить интерес публики к «Ворону». Его спрашивали: «Мистер По, как вы написали „Ворона“?» На что он давал совершенно разумный ответ своей статьей. Не пускаясь в рассуждения о «таинстве творчества» и «божественном вдохновении», к которым издавна прибегали поэты, желавшие ускользнуть от самоанализа, По ответил со всей возможной обстоятельностью, заставив замолчать филистеров и преумножив спою славу логического гения. Среди тех, кого старался убедить автор, был и он сам. На самом же деле вопрос заключался не в том, как По написал «Ворона», а почему он его написал.

Необходимо, однако, сказать следующее. Длительный период, на протяжении которого создавался «Ворон» — по меньшей мере четыре года, — показывает, что сочинение и выстраивание этого произведения потребовало долгого и тщательного обдумывания, критического и художественного анализа, логической расстановки эффектов, кропотливой лепки сюжетной и тематической основы — словом, того, чего не сотворить силой одного только вдохновения. Изощренное мастерство поэта ощущается во всем — в изысканном музыкальном рисунке стихотворения, в умелом использовании ассонанса, рифмы, размера. Без сомнения, во многих случаях образы возникали в его сознании как бы одновременно со словами и ритмами, способными их запечатлеть. Но бесспорно и другое: умение По, когда «наития» не было, усердно, день за днем, месяц, за месяцем, нить за нитью ткать прекрасное художественное полотно говорит о том, как блестяще владел он поэтическим искусством. Ибо подобное было бы не под силу какому-нибудь сентиментальному рифмоплету.

В течение всего лета По продолжал переписываться с Лоуэллом. Главной темой их «эпистолярных бесед» была биография По, которую Лоуэлл готовил к публикации в сентябрьском номере «Грэхэмс мэгэзин». Лоуэлл пишет По, что борется с очередным приступом врожденной лености и никак не может взяться за перо. Леность эта, говорит он, «не была исправлена надлежащим воспитанием в детстве. Поверьте, я не из тех, кто, следуя еще далеко не исчезнувшей моде, желает, чтобы свет в доброте и снисходительности своей принимал свойственные им пороки как доказательство их гения». Подобные скрытые проповеди едва ли пришлись по душе По. В том же послании Лоуэлл просит По написать «нечто вроде духовной биографии… Вашу собственную оценку пережитого».

В одном из предыдущих писем По жаловался Лоуэллу на статью «Американская поэзия», напечатанную в журнале «Лондон форин куортерли», в которой его назвали подражателем Теннисона. По считал, что она была написана или инспирирована Диккенсом — «у меня есть свои причины утверждать это». Он имел в виду то, что в статье содержались некоторые сведения, которые он сообщил Диккенсу во время их встречи в Филадельфии, а также в переписке. Позднее Лоуэлл написал По, что автор статьи — некий Фостер, однако По, имея на то серьезные основания, так и не поверил в непричастность Диккенса ко всей этой истории.

После перерыва, длившегося почти год, По возобновил переписку с Томасом:

«Нью-Йорк, 8 сентября 1844 года.

Мой дорогой Томас!

Я был искренне рад получить твое письмо и почти столь же искренне удивлен, ибо, пока ты гадал, почему нет писем от меня, я чуть было не решил, что ты сам совсем меня забыл.

Я уехал из Филадельфии и живу теперь милях в пяти от Нью-Йорка. В последние семь или восемь месяцев я сделался настоящим отшельником, и не на шутку — за все это время не видел ни единой живой души, кроме своих домашних, — они чувствуют себя хорошо и передают тебе самый добрый привет. Когда я говорю «хорошо», то имею в виду (что касается Вирджинии) не хуже, чем обычно. Здоровье ее, как и прежде, внушает большие опасения…»

По и в самом деле удалился от света. Лето 1844 года он, как того и желал, провел в полном отрешении от остального мира. Отшельническая жизнь возымела самое благотворное действие на его воображение… К сожалению, это творческое уединение не могло продолжиться, ибо деньги были на исходе. Приближалась зима, а с ней и конец сельской идиллии. Для миссис Клемм главным был сейчас вопрос не «где напечатать „Ворона“?», а «на что жить дальше?». Как школьник после долгих каникул, По с отвращением думал о той минуте, когда придется снова вернуться к повседневным трудам, и оттягивал ее до последнего. В конце сентября отчаявшаяся миссис Клемм взяла дело в собственные руки. Отправившись в город искать для По работу, она — безусловно, по его же совету — обратилась к редактору газеты «Уикли миррор», Натаниелю Паркеру Уиллису. С ним По вел в свое время переписку, и оба они хорошо знали друг друга по литературной деятельности.

Как раз в ту пору, когда к нему явилась с визитом миссис Клемм, Уиллис готовился расширить свое дело, превратив издававшуюся им газету из еженедельной в ежедневную и переименовав ее в «Ивнинг миррор». При этом еженедельный номер сохранялся в качестве обозрения текущих событий и новостей, а также литературной и политической жизни. В таком деле По с его способностями, известностью и опытом мог оказаться очень полезным человеком. Уиллис взял его к себе «статейным корреспондентом», что в тогдашней журналистской иерархии ближе всего соответствовало нынешнему очеркисту. По должен был писать рецензии, короткие статьи и всякого рода заметки и реплики на злобу дня. Кроме того, ему, вероятно, приходилось читать присланные почтой рукописи, править идущие в набор материалы и помогать с версткой. Как раз такую работу он высмеял в маленькой юмореске «Как была набрана одна газетная статья», написанной, кстати, под впечатлением фельетона из какой-то французской газеты.