Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - [2]

Не стоит вспоминать, с каким нежеланием я покинул Вас. Добраться домой к вечеру я мог, лишь отправившись в путь на рассвете, но общение с Вами было так драгоценно для меня, что я наслаждался им до последнего момента. Необходимость требовала, чтобы я вернулся во вторник после восхода солнца. Ночное путешествие не причинило мне сколько-нибудь значительных неудобств. Воздух был морозный, но для идущего быстрым шагом путника это не помеха. В силу своего характера, я предпочитал идти не при свете дня, а под покровом ночи, когда на дороге безлюдно и все вокруг овеяно романтикой.

С наступлением сумерек я был в десяти милях от дядиного дома. Темнота все сгущалась, а я продолжал свой путь, постепенно погружаясь в меланхолию. Окрестные пейзажи и время суток вызвали в памяти образ утраченного друга. Я вспоминал его черты, тембр голоса, жесты и с непередаваемым трепетом размышлял над обстоятельствами его гибели.

Все это вновь наполнило меня терзаниями и недоумением. В который раз я задавался вопросом: кто убийца? Мог ли сам Уолдгрейв чем-то спровоцировать его на такое деяние? Нет, только не Уолдгрейв. Он сочетал в себе множество истинных добродетелей. Был благочестив, всегда стремился помогать ближним. Все, кому довелось пересекаться с ним, не раз отмечали его добрую, деятельную волю. Друзей у него было немного, ибо жил он скромно и замкнуто, но представить, что кто-то враждовал с ним, совершенно невозможно.

Я припомнил подробности нашей последней беседы: свое беспокойство, настоятельные уговоры отложить злосчастное путешествие до утра, его необъяснимое упрямство, решимость отправиться пешком на ночь глядя, в непогоду, – и к какой ужасной беде это все привело.

Первое сообщение о трагедии, безумная жажда мести и неуемное горе, владевшие мною, бесплодные поиски виновного, мои полночные блуждания и грезы под сенью рокового вяза – все было пережито вновь и наполнило меня болью. Я слышал пистолетный выстрел, видел тревогу Инглфилда и суетящихся слуг, которые с зажженными факелами сбежались на зов. Я смотрел на моего мертвенно-бледного друга, распростертого на земле, на его смертельную рану, а рядом с ним не было никаких зримых следов убийцы, никаких знаков того, куда тот мог бы скрыться, никакого орудия преступления, и ничто не указывало на возможные мотивы вражды.

Я склонился над умирающим, он был без сознания и не мог ни узнать меня, ни открыть причину произошедшего. Сопроводив останки моего друга к месту погребения, я потом не раз размышлял у его могилы о поисках убийцы, для чего готов был сделать все возможное, Но мои усилия по-прежнему не давали никакого результата.

Нет нужды напоминать Вам о прошлом. Рассудок и время, казалось, разрушили магическую стену, из-за которой я был глух к велениям долга и призывам благоразумия. Агония воспоминаний, провоцировавших меня на необдуманные поступки, прекратилась, я уже больше не вынашивал кровавые планы. Мрак почти рассеялся, и в душе моей воцарился свет, дарующий радость, какую я не испытывал прежде.

Однако теперь владевшее мной в тот горестный период уныние, отразившись в моих воспоминаниях, вновь вернуло меня к тем трагическим событиям. Я опять преисполнился уверенностью, что установить, кто поднял руку на моего друга, еще возможно и что преступник должен за это ответить. Воздержаться от поисков или отказаться от возмездия – значит не выполнить мой долг перед Богом и людьми. Во мне постепенно созрело намерение снова побывать у вяза – еще раз осмотреть землю, внимательно изучить ствол. Но что я надеялся найти? Ведь все уже сто раз изучено и осмотрено. Разве не облазил я соседние рощицы, не обследовал близлежащие ручьи и речушки, обрывы и расселины – все, что располагалось рядом с местом кровавой трагедии?

Позже я со стыдом и раскаянием вспоминал о своем поведении, но тогда мой растерянный разум побуждал меня продолжать поиски – я считал это благоразумным. Времени, прошедшего со дня моего отъезда, было достаточно, чтобы многое изменилось. То, что раньше казалось бесполезным, теперь могло бы привести меня к вожделенной цели. В отсутствие мстителя убийца, прежде державшийся подальше от места преступления, теперь мог безбоязненно наведаться к роковому вязу. Не ожидая и не опасаясь моего возвращения, он, с немалой долей вероятности, даже в этот самый момент мог быть там, где совершил свое черное дело.

Этому рецидиву моего безумия нет оправданий, И все же, вернувшись после продолжительного отсутствия туда, где мне довелось стать невольным участником трагических событий и испить полную чашу душевных мук, я разбередил незажившую рану. Ночь, мерцание звезд, все вокруг окутано кромешной тьмой, не позволявшей мне отвлечься от образов, которые рождались в моем воображении, – наверное, этим в какой-то степени можно объяснить воскрешение чувств и намерений, овладевших мной после смерти Уолдгрейва и покинувших меня на то время, что я был с Вами.

Роковой вяз, как Вы знаете, находится посреди уединенной дороги на границе с Норуолком, рядом с домом Инглфилдов и в трех милях пути от имения моего дяди. Ведомый необъяснимой потребностью вновь побывать на месте трагедии, я петлял по полям, путешествие затягивалось, но это, как и скорое приближение утра, меня нисколько не волновало – все равно возвращаться домой до восхода солнца не было нужды.