Эдем-2160 - [52]

Медленно размяв окурок в чашке Петри, он поднял взгляд на экран, где вальсировала нить ДНК. Также медленно он нажал на клавиатуру принтера. Весело жужжа, тот выдал пластиковую карту с ярко-красным оттиском, на котором жирно высвечивалось – С-1.

Саймон отложил лист в папку "на подтверждение".

Когда за окнами стемнело и зажглись плафоны-автоматы, он погасил терминал и вышел из лаборатории. Секретарша терпеливо сидела за своим столом, хотя рабочий день уже давно закончился. По просьбе Саймона она приготовила ему черный кофе и принесла его в маленькой чашке в кабинет. Саймон поблагодарил и отпустил секретаршу домой, пообещав закрыть кабинет.

После того, как за Магди закрылась дверь, Саймон приоткрыл металлическую фрамугу в приемной и закурил, сидя на подоконнике. Он опять пытался найти выход для Айзека Блексмита и не находил. Окурок обжег пальцы и красной кометой полетел в темноту уличного провала. Саймон раскурил новую сигарету. Разумеется он мог бы добавить эти несчастные доли процента, и даже больше. Пусть бы ребенку присвоили статус В-3. Все равно ему, Саймону, ничего бы не было – это допустимая погрешность. Но он с таким же успехом мог бы присвоить Айзеку и А-1 или А-0. Повторная экспертиза обнаружила бы отклонение и забраковала бы эмбрион раньше, чем Саймон успел бы сказать что-либо в свое оправдание.

Да и не велика помощь, если бы он был изобличен в подлоге. Всегда найдется дюжина ослов, дабы пнуть умирающего льва. Участь Пьера Верта незавидна, а скандал был бы куда крупнее.

Наконец, стоит ли давать шанс заведомо больному ребенку обрести жизнь в страданиях. Ведь ходатайство о предоставлении жизни на условиях стерилизации удовлетворялись редко. Уж это-то Саймон знал не понаслышке.

Он тяжело вздохнул и выкинул второй окурок в окно, затем плотно закрыл раму и пошел собираться домой. Рабочий день закончился.

На улице было тихо: редкая для этих широт снежная зима наконец-то вступила в свои права, укрыв землю тонким белоснежным платком. Снег не таял, было заметно холодно, но ветра не было и торопливые прохожие, замедляя шаг, вдыхали морозную свежесть прозрачного воздуха.

Лишь Саймон по прежнему шел, погруженный в свои раздумья, и не замечал окружающего великолепия. Пару раз его толкнули и извинились, но он не ответил и даже не заметил, что кто-то обращается к нему. В мыслях он снова и снова возвращался к сегодняшней работе, к Айзеку, к Эйнджилу и Марте. Глупые люди, они ради своего счастья готовы обречь на муки существования свое собственное дитя. Разве задумывались они, каково это для ребенка быть не таким как все? Участь изгоя и для взрослого тяжела, а для ребенка – непомерная тяжесть.

Но что им страдания сына, когда они обретут свое личное счастье. Они ведь будут его любить! Лицемеры. Жалость и любовь – разные чувства. И если первое в людях достойно презрения, то ко второму многие просто не способны.

Саймон почувствовал как холодная ярость переполняет его. Да как можно покупать свой маленький Рай за счет целых поколений. Ведь стерильный Айзек никогда не сможет стать отцом. Это ли не кощунство?!

Ледяной ветер переулка ударил в лицо, сгоняя пелену бешенства. На пороге дома Саймон уже слегка раскаивался, что так погорячился в адрес друга и Марты. А когда услышал знакомый голос Эйнджила, то вообще позабыл о своих мыслях, и только маленький червячок сомнения иногда просыпался в нем, но Саймон старался не замечать его.

— Да, хорошо ты отдохнул в России, – Эйнджил одобрительно замычал, распробовав настоящий грузинский чай. – Расскажи поподробней.

— Знаешь, особо и нечего рассказывать, – начал отнекиваться Саймон. – Отдохнули, съездили в Старую Рязань, на даче у Вартанова побывали. Кстати, тебе от него большой привет.

— Спасибо, – ответил Эйнджил. – И все же – брось прибедняться. Мне Джулия рассказала и про тройку, и про колоритные русские песни (Эйнджил пришел сегодня раньше Саймона и успел поболтать с его женой). Небось, все горло разодрал на романсы?

— Ты же знаешь, что у меня нет голоса, так что... Подожди-ка! – тут Саймон хлопнул себя ладонью по лбу и опрометью выскочил из гостиной.

— Что это с ним? – испуганно спросил Джулию Эйнджил, но та только хитро улыбнулась.

Через минуту Саймон вернулся, неся в руках большую, красиво упакованную корзину с бутафорскими, изящными колокольчиками и еловой веткой.

— Ты с ума сошел! – воскликнул Эйнджил, когда разглядел содержимое: три бутылки дорогой русской водки и шампанское.

— Ерунда! Мне это почти ничего не стоило. И потом скоро Рождество. Шампанское – это подарок Марте, – Саймон пододвинул корзину другу.

Ему вдруг стало неловко, как будто он давал взятку или откупался от Эйнджила, но Саймон быстро подавил это чувство.

— Спасибо, – Эйнджил сложил обратно бутылки.

На кухне сразу запахло свежей хвоей и Рождеством. Свет люстры позолотил колокольчики и оберточную фольгу на горлышках бутылок.

— А как там Марта? – спросила Джулия, и Саймон вздрогнул, пряча глаза.

— Да вот – что-то затягивают с результатами, – Эйнджил оторвал взгляд от подарка и посмотрел на друга.

От молчаливой паузы их спас закипевший кофе, возвестив об этом короткой трелью зуммера. Джулия встала, чтобы снять чайник.