Эдельвейсы для Любаши. Коричневый туман над Днестром (сборник) - [2]

И.И. ЗДОРОВЕЦ.

Я простым вам скажу языком…

Современное и зарубежное книгоиздание ещё с 1980-х годов стало пополняться таким, ранее узкоспециализированным, типом литературы, как «Oral history», то есть «устные истории». Это такой тип мемуаров, как правило, которые редактированы минимально и нацелены передать речь автора и его тип мышления, мировосприятия в абсолютно первичной коммуникативной манере. Конечно, авторизация героев в таких повествованиях не отменялась, а потому складывался феномен матрешечной «культуры речи внутри другой культуры речи». Тут есть интерес и филологов, и психологов, и коммуникаторов (т. е. тех, кто в социальной психологии изучает типы связей), но для историков – это всегда интересно. Это было интересно ещё тогда, когда делались попытки разобраться – почему античные герои разных мест Средиземноморья так по-разному разговаривают с одними и теми же богами, так по-разному ценят, например, выход жен на берег моря при встрече мужей, и так по-разному читают знак – пойманную одинокую рыбу.

Мемуарный материал Владимира Николаевича Ефремова интересен во всех этих ипостасях – и своим языком, и как специфическая форма реакций на положение вещей, на социальные взаимоотношения периода ломки «социалистического типа» при формировании национальных и субнациональных сообществ периода перестройки и распада СССР. Интересен и оценочный ряд, на который не скупится сам автор, поскольку этот оценочный ряд передает дух, максимально близкий к пониманию этической нормы «честного человека» 1950–90-х годов.

Как любая книга (и уж материал, достойный изучения), его мемуары содержат своих героев и антигероев, чёткую географическую и хронологическую привязку, при этом они совсем не домыслены художественно – они фотографически контрастны.

Все мемуарщики страдают одним и тем же, и фактически все они признают такое явление, как аберрация сознания. Это смещение явлений в сознании, накладки сознания, разрывы сознания и т. п. Это явление объективное. Материал В.Н. Ефремова ценен тем, что в нём этих аберраций не прослеживается. Возможно, специалисты и найдут что-либо, но для мемуарной литературы – явление это обычное. Стоит напомнить, что, например, в мемуарах Г.К. Жукова таких поправок специалистами вносилось более 400 и, кажется, и сегодня не могут определиться – что было точнее – восприятие самого Георгия Константиновича или объективная «фотография» ситуации?

В книге В.Н. Ефремова я насчитал более 80 имен, десятки адресов, но самое, пожалуй, ценное – тип взаимоотношений периода этического и морального кризиса (политический кризис – это уже проблема не этой литературы). Тип взаимоотношений между чиновниками, между милицией и народом, между экологическими фигурами, между представителями разных национальностей. Чрезвычайно интересными показались мне и галерея портретов в тюрьмах, как, впрочем, и мотивация действий руководителей силовых структур того времени.

В марте (или в июне?) 2017 года Приднестровская Молдавская республика будет отмечать 25-летие военного конфликта. Плакатный тип воспоминаний, лоск парадов и наград – всё это будет обязательно и это, конечно, хорошо, но… исторически бессмысленно! Это исторически бессмысленно без понимания генезиса личности во время кризиса, без «окопной правды», без документальных следов на грунте народной жизни.

Я рекомендую для издания книжным издательствам материал Владимира Николаевича Ефремова как живое свидетельство, как культурный вклад в историческую память народа Приднестровья. Через 20 лет он будет прочитан уже совсем другими глазами, через 100 – ещё более непредсказуемы оценки его. Но совершенно очевидно – лучше, когда материал и оценки есть, а не тогда, когда память «заасфальтирована» одним официозом.

Читателю же предлагаю взглянуть на описываемые события не только с точки зрения оценочной, но и как возможность услышать непростое время с разных ракурсов, с работой для своей души – помнить и чувствовать время.

С уважением – Григорий СПИЧАК,

член Союза писателей России

В чём сила, брат?

О селе родном…

Мама говорила, что я и мой брат Костя родились на Украине, в Одесской области, в с. Степановка. После освобождения с. Чобручи от фашистов она привезла нас к своим родителям, нашим дедушке Александру и бабушке Наталке. Они жили на русской части села, хотя говорить «русская часть» можно с большой натяжкой (русских тогда в этой части села было две-три семьи, да и то смешанные). Жили в основном украинцы и говорили они практически на одесском диалекте (если быть точнее, на суржике).

Дедушка наш был серьёзным и очень добрым человеком, говорили, что он был когда-то священнослужителем, но сам он об этом не любил вспоминать. Бабушка Наталка была весёлая, неунывающая кубанская казачка, всегда подшучивала надо мной и Костей, всегда напевала казачьи песни. Вот к ним и свалилась наша мама с нами двумя, чтобы дождаться нашего тато с войны, которая была на исходе – дело шло к Победе над фашистами. Всё это я и Костя смутно помним, так как были очень маленькими, чтобы что-то хорошо помнить. Потому и считаем и сейчас село Чобручи своим родным селом, да и свидетельства о рождении на нас оформляли в Слободзейском ЗАГСе.