Эдельвейс - [11]

– Это ты специально машину сломал, чтобы на фронт не ехать? – тихо спросил шофера Тетов.

– Да вы что, товарищ старший лейтенант, да вы что! – испуганно запричитал Борзыкин, – железка она и есть железка, она когда и не захочешь, сломается.

– Эх, расстрелял бы я тебя безо всякого сожаления, – сказал Игорь, – да нести ящики некому тогда будет…

– Так что теперь на тебе как на ишаке поедем, – хохотнул Бабоа.

Так дальше и пошли.

Впереди Игорь с младшим сержантом Бхуто, потому как тот дорогу знал. Дальше – гуськом вся их группа – шесть абхазцев с веревками, пулеметом и патронами, да шофер Борзыкин с ящиками тола и гранат на обоих плечах.

Сержант Бабоа, как самый сильный – шел замыкающим.

Из маленького ущельица снова вышли на равнину.

Местность была открытая.

Слева и справа от дороги – луга с выгоревшей за лето совсем желтой травой.

Только возле угадываемой вдали балочки виднелась какая то зеленая растительность.

– До Шаумяна еще километров пятнадцать топать, – сказал Бхуто.

– Расстрелять этого шофера! – отозвался один из абхазцев.

– Расстрелять всегда успеем, – ответил Игорь, доставая флягу и прополаскивая пересохший рот, – пусть ящики до места донесет, а там посмотрим.

То что их обстреливают, они не сразу и сообразили.

Столбики пыли вдруг стали подниматься на дороге, да тоненький противный писк рикошетящих от земли пуль, дал им наконец сигнал о смертельной опасности.

– Откуда черт бьет? – выругался нагибаясь Бхуто..

– Ложись, воздух! – заорал сержант Бабоа.

И тут Игорь увидел в небе самолет.

Это был разведчик.

Фоке-вульф сто восемьдесят девять, или попросту – рама, как его называли на фронте.

Рама висела высоко.

Оттого и огонь из пулемета был не столь губительно-прицельным, как хотелось бы воздушным стрелкам.

Но шофер Борзыкин грохнул на земь оба своих ящика и с каким то поросячьим визгом нырнул в неглубокий придорожный кювет.

Абхазец – пулеметчик задрал ствол своего Дегтярева и дал длинную очередь трассирующими.

– Не трать патронов, все равно не попадешь, – крикнул Бхуто, – он и так сейчас улетит.

И был прав.

Самолет качнул крыльями и изменив курс, стал удаляться в сторону гор.

Игорь все же не удержался.

Взял из рук одного из бойцов снайперский карабин, поймал в перекрестие прицела голубые плоскости с черными крестами, и взяв небольшое упреждение, выстрелил.

– Что? Попали, товарищ старший лейтенант? – поинтересовался оживший Борзыкин.

– В тебя не промахнусь, сволочь бензиновая, – огрызнулся Игорь, – давай ящики в охапку и бегом марш!

Идти было еще далеко. …

Первый привал устроили в селении со странным названием Индюк.

До Шаумяна отсюда было десять километров, а до Асфальтовой, где по данным Дедикова был штаб подполковника Баранова, выходили все двадцать пять верст.

– Сегодня к вечеру до Асфальтовой – кровь из носа! – сказал Игорь.

– Без вьючных животных не дойдем, – возразил опытный Бабоа.

Игорь послал Бхуту с одним из местных пройтись по домам.

А пока все лежали в тени огромного пирамидального тополя и набирались сил.

Игорь достал из полевой сумки последнее письмо, полученное накануне от Раи.

Двое перед разлукой,

Прощаясь, подают

Один другому руку,

Вздыхают и слезы льют.

А мы с тобой не рыдали,

Когда нам расстаться пришлось.

Тяжелые слезы печали

Мы пролили позже – и врозь…

Прочтя стихи, Игорь задумался.

– Неужели это немец сочинил? Неужели немец?

Но для ясности Рая однозначно приписала внизу – Генрих Гейне.

Ее любимый поэт…

– Где бы был этот поэт, случись ему жить в наше время? – подумал Игорь.

Но мысли его прервал истошный крик ишака.

Игорь приподнялся на локте и увидал младшего сержанта Бхуто.

Тот тащил за уздечку небольшое, сильно упиравшееся животное.

– Теперь Борзыкина можно расстреливать. – весело сказал Бхуто, – теперь ящики на ишаке повезем.

3.

Всю эту неделю Сталин жил на ближней даче.

Здесь легче переносилась осень.

Все-таки джигиту уже не двадцать и не тридцать лет!

Уже покалывает и порою тревожно дергает то тут то там.

А ведь бывало, в Туруханском крае – он, грузин – да по морозу то! На лыжах, да с ружьишком…

Сталин подошел к окну, выходящему на большой двор и принялся медленно перебирая шнур, подымать тяжелую темно-зеленую портьеру.

После смерти Аллилуевой Сталин не любил кремлевскую квартиру.

Замешкавшийся топтун в фуражке с васильковым околышем, поздно заметив, как дрогнули занавеси в окнах "хозяина", метнулся с середины двора под грибок.

– Смешной, – отметил про себя Сталин, пожевав рыжий ус.

Охране не рекомендовалось мельтешить под окнами, дабы не мешать вождю думать о судьбах человечества.

Иосиф Виссарионович достал из нагрудного кармана кителя свою трубку, закусил мундштук и прошлепал грузинскими чунями без задников к любимому роялю.

Сам он никогда не играл.

Но вот друг его – Андрей Жданов, тот мог!

– Надо сегодня позвонить Андрею в Ленинград, – наметил себе Сталин, – как у него сердце? Хорошо ли лечат его ленинградские врачи? Вот, кабы не была Светланка дурой набитой, поженить бы их с сыном Андрея, как бы хорошо было! Тогда бы Андрей сыграл бы на рояле – на свадьбе то!

Неслышно вошел Поскребышев.

Он стоял в проеме, сливаясь с интерьером – только блестящая лысина предательски демаскировала.