Джюлио - [4]

Что в сей груди такое чувство есть.

Я горд был, и не снес бы, как позор,

Пытающий, нескромный, хитрый взор.

Как мог бы я за чашей хохотать

И яркий дар похмелья выпивать,

Когда всечасно мстительный металл

В больного сердца струны ударял?

Они меня будили в тьме ночной,

Когда и ум, как взгляд, подернут мглой,

Чтобы нагнать еще ужасней сон;

Не уходил с зарей багровой он.

Чем боле улыбалось счастье мне,

Тем больше я терзался в глубине,

Я счастие, казалося, привлек,

Когда его навеки отнял рок,

Когда любил в огне мучений злых

Я женщин мертвых более живых.

Есть сумерки души во цвете лет,

Меж радостью и горем полусвет;

Жмет сердце безотчетная тоска;

Жизнь ненавистна, но и смерть тяжка.

Чтобы спастись от этой пустоты,

Воспоминаньем иль игрой мечты,

Умножь одну или другую ты.

Последнее мне было легче! я

Опять бежал в далекие края;

И здесь, в сей бездне, в северных горах,

Зароют мой изгнаннический прах.

Без имени в земле он должен гнить,

Чтоб никого не мог остановить.

Так я живу. Подземный мрак и хлад,

Однообразный стук, огни лампад

Мне нравятся. Товарищей толпу

Презреннее себя всегда я чту,

И самолюбье веселит мой нрав:

Так рад кривой, слепого увидав!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И я люблю, когда немая грусть

Меня кольнет, на воздух выйти. Пусть,

Пусть укорит меня обширный свод,

За коим в славе восседает тот,

Кто был и есть и вечно не прейдет;

Задумавшись, нередко я сижу

Над дикою стремниной и гляжу

В туманные поля передо мной,

Отдохшие под свежею росой.

< . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . >

Тогда как я воскликнешь к небесам,

Ломая руки: дайте прежним дням

Воскреснуть! но ничто их не найдет,

И молодость вторично не придет!..

Ах! много чувств и мрачных и живых

Открыть хотел бы Джюлио. Но их

Пускай обнимет ночь, как и меня!..

Уже в лампаде нет почти огня,

Страница кончена – и (хоть чудна)

С ней повесть жизни, прежде чем она...

Примечания

Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 5 (тетрадь V), лл. 1—13.

На первом листе рукописи на месте заглавия рукой Лермонтова написано: «Вступление (1830 года)». Рядом, в верхнем правом углу листа запись: «(великим постом и после). Я слышал этот рассказ от одного путешественника». На л. 2 об., после стиха «Я много слез остановить не мог», которым заканчивается вступление, следует название поэмы: «Джюлио (повесть. 1830 год.)». В данном издании название помещено перед вступлением.

Впервые отрывок из поэмы опубликован с незначительными искажениями в Соч. под ред. Дудышкина (т. 2, 1860, стр. 91—92) и полностью в Соч. под ред. Висковатова (т. 3, 1891, стр. 184—199).

В рукописи отсутствует предпоследний лист, поэтому после стиха 516 пропуск примерно 44—45 стихов, обозначенный в настоящем издании строкой точек.

Датируется 1830 годом, как указано в заглавии рукописи.

Стихи «Заботы вьются в сумраке ночей… Не отстает ни в куще, ни в бою», заключенные в кавычки, – вольное переложение двух строф оды XVI Горация II книги: «Ни царские сокровища, ни пучки консульского ликтора не отгонят ни жалкое смятение души ни заботы, витающие под резным потолком... Порочная тоска подымается на суда, обшитые медью, не оставляет отряды всадников, она быстрее оленей, быстрее Эвра, гоняющего тучи».

Стихи «Как странники на небе, облака, Свободно сердце и любовь легка», «Но дьявол, сокрушитель благ земных... Всё, что ему еще завидно в нас» и «Есть сумерки души во цвете лет... Жизнь ненавистна, но и смерть тяжка» целиком или с небольшими изменениями вошли в поэму «Литвинка». Стихи «Ни ангельский, ни демонский язык!..» и «Есть сумерки души во цвете лет, Меж радостью и горем полусвет» вошли в стихотворение «1831-го июня 11 дня» стих «Ни ангельский, ни демонский язык!..» вошел также в поэму «Измаил-Бей».