Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии - [32]

Сильно волновалось итальянское общество перед выборами в парламент. Было много причин для правительственной партии ожидать падения министерства. Вынужденное удаление Гарибальди на остров Капреру, лишение его диктатуры и замена его в Неаполе и Сицилии людьми, которых ненавидел бывший диктатор и которые благодаря этому стали ненавистны народу, – все эти и многие другие оскорбления, нанесенные туринским кабинетом народному кумиру, возбудили общее негодование в рядах его приверженцев. Но состоявшиеся выборы рассеяли опасения министерства. Правительство получило большинство, превзошедшее все ожидания. Гарибальди был выбран представителем от Неаполя; точно так же вошли в состав парламента его лучшие товарищи, которым нация таким образом пожелала выразить свою признательность и уважение.

Значительная доля участия в этом результате парламентских выборов, без сомнения, принадлежала Гарибальди. Обаяние, производимое в стране одним его именем, было так могущественно, что, если бы он захотел, забыв благоразумие и патриотизм, сделать парламент ареною для своей борьбы с Кавуром и резко поставить вопрос между собой и министром, то вызвал бы серьезные затруднения, с которыми неизвестно как справилась бы Италия. Чувства нации были бы, несомненно, на стороне капрерского отшельника. Но Гарибальди больше всего любил Италию и выше всего ставил ее благо, а потому уклонился от борьбы с министерством на избирательном поприще.

13 февраля последовала, наконец, сдача Гаэты. Убедившись, что всякое сопротивление бесполезно, Франциск II подписал капитуляцию и удалился в Рим, где папа предложил ему гостеприимство. Ровно через месяц сдалась и Мессинская цитадель, до сих пор находившаяся еще во власти бурбонских солдат.

В марте состоялось открытие первого итальянского парламента. Для полного единства Италии недоставало еще присоединения двух областей: Венеция была в руках австрийцев, Рим был занят французскими войсками. О Венеции теперь и думать было нечего: присоединение ее могло состояться только путем войны.

Другое дело Рим; вопрос о нем был теперь предметом общего внимания и сделался главной темою парламентских дебатов. На римском вопросе столкнулись между собою самые противоположные и могущественные интересы, интересы всего католического мира, всех католических держав, вместе взятых и каждой из них в отдельности, интересы Франции, Австрии, Испании, Италии, интересы папы и всего духовенства, интересы Наполеона, Виктора Эммануила, Кавура, Гарибальди, интересы подданных папы и жителей города. Кавур в своей речи категорически высказался в пользу Рима – столицы Италии. Мысль, что без Рима не может устроиться Италия, красною нитью проходила через всю речь министра. Но вместе с тем он решительно отказывался занять “вечный город” вопреки желанию Франции и выражал надежду, что в этом вопросе она со временем уступит общественному мнению. Что же касается папы, он признавал, что только потеря им светской власти и отделение церкви от государства способны создать для папского престола желательную для него свободу. Таким образом, желания министра в принципе совпадали с желаниями народного героя. Цель у них была общая, и расходились они только во взгляде на средства к ее достижению. В то время как Гарибальди, всегда склонный всецело отдаваться чувству, не хотел признать на своем пути никаких преград, Кавур, напротив, все средства своего громадного ума тратил на постепенную и терпеливую работу, устраняя дипломатическим путем те самые препятствия, которые в пылу своего увлечения думал силою сломить Гарибальди.

Расположение духа, в котором находился Гарибальди, глубоко обиженный в лице своих волонтеров, выразилось в ответе его депутации от миланских рабочих.

“С нами поступили дурно, – говорил он, – хотели создать настоящий дуализм между регулярной армией и волонтерами, которые, однако же, как вы знаете, сражались храбро... Но не будем говорить об этом, не станем заниматься этим... к этому сору не следует прикасаться из уважения к самому себе”.

В этой речи он не пожалел резких выражений, чтобы унизить своих противников: министров Виктора Эммануила он называл “лакеями”, их политику – чудовищной, антинациональной, вассальной; говорил, что король “дышит дурным воздухом”. В таком настроении оставил он в начале апреля Капреру и прибыл в Турин. Здесь ревматические боли продержали его несколько дней в постели, и потому он мог явиться в парламент только 18 апреля. День этот начался страшною грозой, которая могла навлечь на Италию бедственные последствия; но в самую решительную минуту Кавур и Гарибальди протянули друг другу руку примирения. Гроза миновала благодаря благоразумию, великодушию и благородству характера с обеих сторон.

За несколько часов до открытия заседания сени, лестницы и коридоры здания были переполнены публикой; на площади перед парламентом и на соседних улицах было необычайное стечение народа. Гарибальдийцы в своих красных рубашках заняли верхние галереи, набитые ими битком. В два часа пополудни, когда все члены заседания заняли свои места и один из секретарей читал отчет предыдущего заседания, раздались громкие крики, возвестившие о прибытии Гарибальди. Генерал вошел в шотландском пледе поверх красной рубашки, опираясь на руку своего друга Макки. Три или четыре минуты продолжались восторженные рукоплескания, прервавшие ход заседания. На лице Гарибальди не было видно следов болезни, которую он недавно перенес; он только заметно постарел; в длинных волосах его прибавилось много седин. Выражение лица было по обыкновению тихое, кроткое, в высшей степени достойное. Народного героя сопровождали друзья его, генералы армии волонтеров. Он занял то же место, что и в прошлом году, на крайней левой. За несколько дней перед тем Гарибальди представил президенту Ратацци проект закона, постановляющего сформирование в стране национальной гвардии, и теперь явился защищать его.