Джулиан. Рождественская история - [21]

Но покой не мог длиться долго, и Сэм подтвердил мою мысль:

— Мы тут говорим, а за нами идут войска. По телеграфу передали приказ не дать Джулиану сбежать. Мы больше не можем здесь задерживаться.

— Куда мы пойдем? — спросил Джулиан.

— Дальше на восток дороги нет. Нечем кормить лошадей, да и с водой проблемы. Рано или поздно нам придется свернуть на юг и пересечь железную дорогу или магистраль. В общем, нас ждут долгие переходы и краткие остановки, и боюсь, если мы сумеем сбежать, то нам придется взять новые документы. Мы станем ничуть не лучше дезертиров или беглецов, ну и проведем какое-то время среди них, по крайней мере пока не доберемся до Нью-Йорка. Там сможем найти друзей.

Это был план, но такой унылый, что сердце у меня упало.

— У нас есть пленник, — напомнил Джулиан и отвел Сэма в раскоп, по пути рассказав, как мы провели ночь.

Резервист сидел там: руки связаны за спиной, его еще шатало от моих приемов, но он уже открыл глаза и сердито смотрел на нас. Джулиан и Сэм какое-то время провели споря, что же с ним делать. Забрать его с нами мы, естественно, не могли. Вопрос заключался в том, как вернуть его своим и не попасть в плен.

Я в этот спор не мог внести ничего, а потому вытащил листок из ранца, карандаш и решил сочинить письмо.

Адресовал его матери, так как отец читать не умел.

Ты, несомненно, заметила мое отсутствие. Мне грустно находиться так далеко от дома, особенно в это время (пишу это письмо на Рождество), но надеюсь, тебя утешит то, что я жив-здоров и непосредственная опасность мне не грозит.

(Ложь, конечно, хотя слово «непосредственная» можно определять по-разному, но это во благо, решил я.)

В любом случае я не могу оставаться в Уильямс-Форде, так как избавиться от призыва не получится, даже если мою военную службу отложат на несколько месяцев. Новый набор — это не трюк, война в Лабрадоре, похоже, действительно идет плохо. Наше расставание неизбежно, как бы я ни тосковал по дому и его радостям.

(Я изо всех сил старался не заплакать.)

Пожалуйста, примите мои наилучшие пожелания и благодарность за все, что вы сделали для меня. Я напишу еще, как только смогу, но это может случиться не скоро. Верьте, я повинуюсь своей судьбе, следую всем христианским заповедям, которым вы научили меня. Пусть благословит вас Бог в этом и во всех последующих годах.

Конечно, я мог сказать еще много, но времени не осталось. Джулиан и Сэм звали меня. Я подписался и добавил постскриптум:

Скажи отцу, что я дорожу его советами, они мне сильно пригодились. Твой сын Адам.

— Ты написал письмо, — заметил Сэм, торопя меня к лошади. — А подумал, как передашь его?

Я сознался, что мысль об этом мне в голову не пришла.

— Его может отвезти солдат, — предложил Джулиан, уже оседлав коня.

Резервиста тоже посадили верхом, но рук не развязали, так как Сэм решил, что пленника отправят на запад, где он должен довольно скоро встретиться с войсками. Парень уже очнулся, но пребывал в мрачном расположении духа.

— Я вам не чертов почтальон! — прорычал он.

Я подписал письмо, Джулиан положил его в седельную сумку солдата. Несмотря на молодость, несколько всклокоченные волосы и потрепанную одежду, Комсток сидел на коне прямо. До этого я никогда не считал его высокородным аристократом, но теперь властный дух пронизывал не только его голос, но и тело.

— Мы обращались с тобой по-человечески… — сказал он солдату.

Тот выругался.

— Тихо. Ты пострадал в драке, но мы взяли тебя в плен и вели себя гораздо лучше, чем ты в сходной ситуации. Я — Ком-сток, по крайней мере сейчас, и никогда не позволю какому-то пехотинцу грубить мне. Ты доставишь письмо этого юноши и сделаешь это с благодарностью.

Резервист явно пришел в ужас оттого, что перед ним стоит сам Комсток, он-то считал, что преследует всего лишь деревенских дезертиров, но собрался с мужеством и произнес:

— А с чего бы мне это делать?

— Потому что так будет по-христиански, — объяснил Джулиан, — а если мы наконец разрешим спор с дядей, то власть срубить тебе голову с плеч окажется в моих руках. Такая причина тебя устраивает, солдат?

Резервист признал, что устраивает.

И так мы выехали тем рождественским утром из руин, где мусорщики нашли «Историю человечества в космосе», которая покоилась в моем рюкзаке призрачным воспоминанием полузабытого прошлого.

Мой разум стонал от сумятицы идей и волнений, но я неожиданно вспомнил рассказ Джулиана о ДНК (как же давно это было), как та старается добиться совершенного копирования, но постоянно вспоминает себя неправильно. Ведь это может быть правдой, наши жизни такие же, таково само время, каждая секунда умирает и возрождается собственным искаженным отражением. Сегодня наступило Рождество, а по словам Джулиана, оно когда-то было языческим торжеством, посвященным богу Солнца или еще какому-то римскому божеству, а теперь превратилось в любимый всеми праздник и дорого нам, несмотря ни на что.

(Я воображал, что слышу перезвон рождественских колоколов Доминион-Холла в Уильямс-Форде, хотя это было невозможно, ведь мы находились во многих милях от него, и даже выстрел из пушки не донесся бы до нас на таком расстоянии. Во мне всего лишь говорила память.)