Джордж Гершвин: Путь к славе - [124]

Гершвин продолжал активно работать. Самьюэл Голдвин заключил с Джорджем и Айрой контракт, по которому они должны были написать несколько песен для нового супермюзикла "Ревю Голдвина" (Goldwyn Follies). Для постановки хореографии в Голливуд был приглашен прославленный балетмейстер Русского балета Монте-Карло Джордж Баланчин. Но того энтузиазма, с которым Гершвин раньше приступал к каждой новой работе, теперь не было. Джордж все больше погружался в черную меланхолию. В один из таких дней он спросил Александра Стайнерта: "Мне тридцать восемь, я знаменит и богат и все же глубоко несчастлив. Почему?" Он говорил, что хочет на время уехать куда-нибудь, чтобы побыть наедине с самим собой. Единственным препятствием к этому было то, что Джордж был органически не способен сколько-нибудь продолжительное время находиться в одиночестве.

И все же несмотря ни на что, внешне он выглядел прекрасно. Бронзово-загорелое лицо, ясные и живые глаза придавали ему бодрый и здоровый вид. Его тело атлета было по-прежнему сильным и гибким. Врачи, не видя никаких физических расстройств, настаивали на том, что причиной подавленного состояния Джорджа было нервное переутомление, которое при нужном режиме быстро пройдет.

Но вскоре появились первые зловещие признаки серьезного заболевания.

Глава XXII КОНЕЦ ПУТИ

В октябре 1936 года Мерл Армитидж написал Джорджу письмо, в котором предлагал устроить два концерта из его произведений с Лос-Анджелесским Филармоническим оркестром. Джордж ответил немедленно. Эта идея не просто заинтересовала, но по-настоящему воодушевила его. Он даже нашел два подходящих концертных зала — "Шрайн" и Зал филармонии. Было решено, что Александр Смолленс продирижирует "Рапсодией в голубых тонах" и Концертом фа мажор для фортепиано с оркестром, причем солистом в обоих случаях будет Гершвин. Оркестр под управлением Джорджа сыграет "Кубинскую увертюру". В исполнении негритянского хора и специально вызванного из Нью-Йорка Тодда Данкана прозвучат фрагменты из оперы "Порги и Бесс". Для создания хора Гершвину и Армитиджу пришлось провести прослушивания в негритянском районе Лос-Анджелеса. В конце концов было отобрано тридцать человек. Сначала Джордж сам взялся за их подготовку, но, связанный работой в кино, вынужден был передать хор в умелые руки А. Стайнерта.

Оба концерта состоялись в Филармоническом зале 10 и 11 февраля 1937 года. 11 февраля, во время исполнения своего фортепианного концерта, Джордж внезапно и впервые в жизни на какую-то долю секунды потерял сознание и пропустил несколько тактов. Придя в себя, он с полным самообладанием продолжил игру, словно ничего не случилось. Позднее он говорил, что во время внезапного беспамятства с ним произошло нечто любопытное — он почувствовал запах жженой резины.

То же самое повторилось в апреле, когда он сидел в парикмахерской в районе Беверли-Хиллз; теряя сознание, он почувствовал запах жженой резины.

Все же вплоть до июня не было никаких видимых признаков серьезного заболевания. В июне стало ясно, что с Джорджем происходит что-то неладное. По утрам он часто просыпался с тяжелой, замутненной головой и ощущением крайнего физического и психического утомления. Иногда среди дня его буквально пошатывало от слабости. Он страдал от приступов мучительной головной боли.

Один или два раза Джорджа нашли в спальне с задернутыми шторами, так как дневной свет начал его раздражать. Он сидел с низко опущенной головой и остекленевшим взглядом. Джордж сказал, что не помнит, как долго он сидит в этой комнате, и что во всем теле накопилась такая усталость, что он просто не способен сдвинуться с места. Пришлось совместными усилиями помочь ему встать и проводить вниз в гостиную. Разумеется, Гершвин находился под неусыпным наблюдением своего врача, доктора Габриэла Сигалла (являвшегося одновременно личным врачом Греты Гарбо), однако неоднократные осмотры показали, что его здоровье в полном порядке.

С каждым днем он становился все более нервным, раздражительным и беспокойным. Как-то вечером его настолько вывел из равновесия разговор о положении в нацистской Германии и политике Гитлера, что, бросив язвительное и гневное замечание, он буквально выскочил из-за стола и бросился в другую комнату. Он искал покоя в своей спальне, где часто жаловался на жестокие головные боли и расшатанные нервы. Два дня он пролежал в постели, не имея сил подняться.

Некоторые из ближайших друзей объясняли состояние Джорджа тем, что он начал испытывать отвращение к работе в кино и стремился как можно скорее освободиться от своих обязательств и вернуться в Нью-Йорк. Другие утверждали, что это результат крайнего физического и психического переутомления. Какое-то время казалось, что эти последние были правы. 12 июня Джордж отправился вместе со своим другом и агентом Артуром Лайонзом в Коронадо, намереваясь отдохнуть там несколько дней. Он повеселел и стал чувствовать себя намного лучше.

Однако в воскресенье 20 июня после ужина в доме Ирвинга Берлина он пожаловался Ли на страшную головную боль. Два дня спустя он обедал с Полетт Годдар, Джорджем Паллеем и Констанс Коллиер. Какая-то несвойственная ему отрешенность и отсутствие интереса к разговору за столом убедили их в том, что с Джорджем действительно происходит что-то неладное. Ли посоветовалась с врачами, которые предложили немедленно поместить Джорджа в больницу "Ливанские Кедры" для всестороннего обследования. Джордж лёг в больницу на следующий день, в среду 23 июня, и пробыл там до субботы 26 июня. Тщательнейшее обследование, продолжавшееся три дня, ничего не дало. Врачи утверждали, что он абсолютно здоров. Они предполагали наличие мозговой опухоли, но результаты обследований не подтвердили этих предположений. Джордж категорически отверг спинномозговую пункцию, как слишком болезненную операцию, несмотря на то что она могла окончательно определить причину его недомогания.