Джон Ячменное Зерно. Рассказы разных лет - [8]

Продавать газеты — дело скучное, но зрелище, которое предлагал мне кабак — в виде мертвецки напившегося человека, развалившегося на столе, — наполняло мою душу восторгом и удивлением.

Кроме того, кабаки имели полное право на существование. Существование их было санкционировано отцами города. Некоторые мальчики называли кабак страшным местом, но это потому, что они не имели о них никакого представления. Пожалуй, кабак можно назвать страшным, то есть, иначе говоря, он страшно интересен, а все страшное обладает неотразимой притягательной силой. Нам внушают страх кораблекрушения, войны и морские разбойники. Но скажите, пожалуйста, разве любой мальчик, у которого «в здоровом теле здоровый дух», не пожелает всей силой своей души испытать такие приключения?

В кабаках я встречался с редакторами и сотрудниками газет, с судьями и адвокатами, которых я знал в лицо и по фамилиям. Их присутствие подтверждало законность существования кабака. Это утверждало меня в привязанности к кабаку, если уж такие люди посещают его, значит, в нем есть нечто действительно хорошее, не зря же они липнут к кабаку, как мухи к меду. Мир тогда был для меня безмятежен и светел, я еще не знал горя, поэтому не понимал, как люди ищут и находят в кабаке забвение от горя и отдых от монотонной работы и постылых забот.

Сам я редко пил в это время. В промежуток между десятью и пятнадцатью годами я всего несколько раз приложился к рюмочке, хотя я много времени проводил в кабаках среди пьяниц. Не пил я потому, что мне не нравился вкус алкоголя. В течение этого времени я перепробовал несколько профессий — развозил лед, был мальчиком при кегельбане и подметал полы на загородных танцульках.

Целый год я носил газету в один кабак на углу Телеграф-авеню и 39-й улицы. Хозяйкой его была веселая и добродушная женщина по имени Джози Харпер. Когда в конце месяца Джози Харпер расплачивалась со мной за газету, она предложила мне стакан вина. Отказаться было неудобно, пришлось выпить, но после этого случая я старался прийти за деньгами в то время, когда за стойкой вместо хозяйки сидел ее помощник.

Когда я поступил на работу при кегельбане, хозяин этого заведения, по обычаю, подозвал нас, мальчиков, к стойке и предложил каждому заказать себе, что он хочет. Все спросили пива, а я заказал себе джинджер[1]. Мальчики засмеялись, а буфетчик недоверчиво взглянул на меня, но все же открыл бутылку джинджера. Потом, когда мы вернулись к работе, мальчики объяснили мне, что хозяин рассердился на меня: бутылка джинджера стоит дороже, чем кружка пива, и поэтому мне, если я хочу продолжать работать, придется пить пиво. Да пиво и сытнее, чем джинджер, и после него куда легче потом работать. Волей-неволей мне пришлось с этих пор пить пиво, но я никак не мог понять, почему оно нравится людям. Мне всегда казалось, что в нем чего-то не хватает.

Действительно, в ту пору своей жизни я любил только сладкое. На пять центов можно было купить пять так называемых «пушечных ядер» — пять вкусных больших конфет, которые можно было сосать целый час. Кроме того, здесь был мексиканец, который продавал большие коричневые тянучки — целый такой кирпич стоил тоже пять центов. С такой тянучкой, чтобы ее съесть, надо было промучиться не менее трех часов. Много раз такая тянучка служила мне обедом. Вот это, действительно, была питательная вещь, не то что пиво.

Глава VI

Наступил момент, когда мне еще раз пришлось помериться силами с Ячменным Зерном. В четырнадцатилетнем возрасте, когда я бредил всякими приключениями и морскими путешествиями и мечтал о таинственных островах тропических стран, я приобрел себе маленькую парусную лодку, в которой катался по Оклендскому лиману и по заливу Сан-Франциско. Мне хотелось отправиться в далекое плавание, уйти от пошлого однообразия моей жизни. Я был в ту пору молодым дикарем, цветущим юношей, с наклонностями к романтике и приключениям, и я хотел жить свободной и вольной жизнью в мире смелых и свободных людей. В то время я далек был от мысли, что алкоголь в этой жизни играет такую видную роль.

Как-то раз, когда я намеревался поднять парус на своей лодке, ко мне подошел парень лет семнадцати. Он сказал, что его зовут Скотти, что он бежал в Австралии с какого-то английского корабля, добрался на другом корабле в Сан-Франциско и теперь хочет поступить на какое-нибудь китобойное судно. По ту сторону бухты, среди китобойных судов, стоит на якоре яхта «Айдлер», на ней служит сторожем гарпунщик с китобойного судна «Бонанза». Может быть, я перевезу его на эту яхту, чтобы он мог переговорить с матросом?

Не перевезу ли я его? Я столько слышал про эту яхту «Айдлер», которая возила контрабандой опиум на Сандвичевы острова. А гарпунщик, стороживший ее, всегда возбуждал во мне острое чувство зависти: шутка ли, он может не уходить домой, он все дни проводит на «Айдлере». А я должен был каждый вечер возвращаться на сушу. Несмотря на то, что ему было только девятнадцать лет, он казался мне героем. Когда я проплывал мимо его яхты, он ни разу даже не взглянул на меня. Значит, мне нужно перевезти беглого матроса Скотти на яхту «Айдлер», занимавшуюся контрабандой? Разумеется, перевезу!