Джон Кеннеди - [91]

Возможно, это служит объяснением его убийства. Джек Руби, почти трогательная фигура в данной истории, потерпел почти такой же крах, как и Ли Освальд. Он слишком хотел стать известным. Он хотел быть богатым, знаменитым и приглашенным в круги сильных мира сего — или, во всяком случае, в круги известных. Но в 1963 году он был не более чем владельцем двух ночных клубов в Далласе, долги которых почти сокрушили его, новость об убийстве Кеннеди была воспринята как ужасный удар. Как и Освальд, он спасался бегством в мечтах о том, какой должна быть его страна — местом равных возможностей и успеха. Кеннеди был олицетворением этого. Он также символизировал собой убежище для всех преследуемых, особенно евреев. Руби со всей ясностью осознавал уязвимость этого народа и был рад тому множеству евреев, которых Кеннеди назначил в свою администрацию (хотя в информированности Руби приходится сомневаться, особенно если учесть, что он, как оказалось, не знает, кто такой Эрл Уоррен). Выстрел Освальда оборвал его мечту в то время, когда он переживал финансовый крах. Он начал часто появляться в далласском отделении полиции, где содержался Освальд после ареста, и в конце концов уже более не мог выносить самодовольной усмешки убийцы. Его не следовало допускать близко к Освальду, но департамент полиции Техаса оказался компетентен в защите убийцы не более, чем в защите его жертвы. В традициях лучших времен Руби проявил взрывной характер. «Ты убил моего президента, предатель!» — выкрикнул он и выстрелил. Он был убежден, что действует от имени Америки, и ожидал, что его будут встречать как героя. Он действительно не понимал, что потратит несколько лет, которые ему остались, в жалком состоянии, в тюрьме, убежденный, что в подвалах тюрьмы подвергаются избиению евреи. Он умер от рака в Парклендском госпитале 1967 году.

Нельзя отрицать, что подобные грязные, печальные события отразилась не только на жизни Джека Кеннеди, но и на всех его стремлениях и желаниях, на всем, над чем он работал и чего хотел, о чем мечтал. Он верил в огромный созидательный потенциал политического лидерства и верил в себя как лидера[349]. Нельзя отрицать, что он прилагал все усилия для воплощения своей веры. Здравомыслящий, осторожный, весьма практичный политик, всегда раздражавший своих последователей тем, что не шел так быстро и далеко, как им этого хотелось, тем не менее, он все время старался побудить своих граждан более смело овладевать возможностями, предоставляемыми американской свободой; и он всегда был открыт для новых идей и предложений. Если и были противоречия в его личности, то среди них существовало одно, которое не могло быть решено, так как оно определяет его характер и отчасти объясняет восхищение его современников; оно особенно проявлялось через его острый ум и юмор, этих бесценных помощников в разрешении человеческих трудностей. Через официальное ли красноречие и законодательные предложения, улыбаясь или помахивая рукой из проезжающего лимузина, он завоевывал симпатии сограждан и утверждал президентство в глазах его коллег и соперников. Невозможно сказать, выглядела бы в 1961 году администрация Джонсона или Никсона так же, но было совершенно ясно, что ни один человек, которому удалось позже попасть в Белый дом, не смог поколебать чары Кеннеди. Они старались быть собой, как и Кеннеди: все принималось во внимание в невозможной попытке объяснить неудачу этих усилий. Но Джонсон, продвигая и расширяя программу Кеннеди, пока она не стала его собственной и впервые столь огромной со времен первого срока правления Франклина Рузвельта, проявил себя как очень творческий политик; в равной мере и законодательные успехи первых лет пребывания Никсона у власти не должны быть заслонены двумя катастрофами — Вьетнама и Уотергейта. Репутация этих двух преемников Джека Кеннеди до определенной степени служит подтверждением его взгляда на президентство.

Но они не преодолели (и не могли преодолеть) одну из самых больших трудностей. Кеннеди был президентом в период, когда для Америки ничто не представлялось невозможным, когда казалось вероятным долететь до Луны в прямом и переносном смысле, а обязанностью президента и его жены — сделать Белый дом местом для празднования великих достижений в науке и искусстве и руководить высшим обществом в его роскошных развлечения. Наилучшим выражением духа Америки и президентства было приглашение к Кеннеди нобелевских лауреатов западного полушария на обед, когда он заметил: «Я считаю, что это самое выдающееся собрание талантов, человеческого знания, которое когда-либо собиралось в Белом доме, исключая времена, когда Томас Джефферсон обедал один»[350]. Но что следовало делать Америке с Ли Освальдом, безгласным, плохо образованным неудачником, с его особым пристрастием к Карлу Марксу и русскому языку, склонностью бить свою жену, когда она сидела без работы, в то время как у него самого было мало шансов ее получить?

Строгие законы, касающиеся оружия, несомненно, в итоге снизили опасное число убийств в Америке, хотя такие люди, как Освальд, если хотели, всегда могли вооружиться. Секретная служба и ФБР с 1963 года научились защищать президента, хотя Джеральду Форду и Рональду Рейгану едва удалось избежать покушения, что показывает, сколь многое еще будет оставаться вне контроля полиции; но это необязательное замечание. Не имеет значения и то, относились ли Освальд и Руби к низшему классу: они таковыми не были. Но печальные истории их жизни ведут нас к правде, о которой повествовали великие писатели — например, Г. Дж. Уэллс в «Машине времени», Урсула Ле Гуин в «Уходящих из Омелы» — это прославление западной цивилизации покоится на человеческом отчаянии, которое может смягчить лишь простая человеческая доброта (хотя Освальд это тоже отвергал) и на что вряд ли способно политическое действие. Освальд очень легко отчаялся в Америке, а Руби очень настойчиво цеплялся за свои фантазии, но никакая мыслимая политика не могла их спасти, или миллионы таких, как они, от обступавших обстоятельств. Представления о Кеннеди у них были сильно ограничены, со дна ямы он казался им жестоким обманом.