Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8 - [39]

— Нет, милый, не туда… К окну…

А когда он переносил саквояж куда следовало, сердце ее наполнилось радостью, потому что она заметила, как он прямо держится. «Как жаль, что мой мальчик не женился еще раз! Это так спасает мужчин от уныния. Сколько ему надо писать, сколько думать — ведь у него такая важная работа! — а это бы его отвлекало, особенно по ночам…» Она никогда не решилась бы выразить это вслух — это ведь не совсем прилично, но в мыслях Фрэнсис Фриленд была настоящей реалисткой.

Когда Джон ушел и она могла делать все, что ей вздумается, Фрэнсис Фриленд все же продолжала сидеть, только еще неподвижнее, чем раньше, так как убедилась на многолетнем опыте, что и когда ты одна в комнате, нельзя давать себе поблажки, потому что потом невольно начнешь распускаться и на людях. Должно же было случиться, чтобы такой красивый новый замок вдруг испортился, да еще в первый же день!.. И она вынула из кармана маленький молитвенник и, повернув его к свету, прочла восемнадцатый псалом: он казался ей удивительным и всегда ее' утешал, когда на нее находило уныние; читала она без очков, и у нее между бровями не было еще ни одной морщины: Фрэнсис считала своим долгом хорошо выглядеть, чтобы не портить настроения окружающим. Затем, твердо сказав себе: «Я не хочу и не захочу чаю, но обеду буду рада», — она поднялась и открыла корзинку. Она отлично знала, где лежат клещи, но все же извлекла их далеко не сразу, потому что поверх них лежало множество интересных вещиц, возбуждавших самые разнообразные мысли. Вот полевой бинокль самой новой конструкции, как сказал приказчик, это для милого Дирека, он поможет ему не думать о вещах, о которых не следует думать. А для дорогой Флоры (как это удивительно, что она умеет сочинять стихи — подумать: стихи!) великолепные, совершенно новые крошечные пилюльки. Она сама их дважды принимала, и они ей очень помогли. Для милого Феликса новый сорт одеколона — из Вустера, — других духов он не употребляет. Венецианские кружева для любимой внучки Недды — было бы непростительным эгоизмом не подарить их девочке, особенно потому, что она сама их так любит. Алан получит консервный нож нового образца; милый мальчик, он, такой славный и практичный, очень обрадуется такому подарку! Шейле — отличный роман мистера и миссис Уэрлингем — очень полезное чтение: там ярко описана совершенно новая страна — девочка такая умница, пусть для разнообразия почитает эту книгу… Уже почти добравшись до клещей, Фрэнсис Фриленд наткнулась на свою новую банковскую книжку; денег на счету почти не осталось, но все же хватит на покупку такого же саквояжа, как у нее, с точно таким же замком, для дорогого Джона: если ему случится куда-нибудь поехать, он положит в него свои бумаги — очень удобно! Вынув клещи и держа их в руке, Фрэнсис Фриленд присела: надо хоть минуточку передохнуть; опущенные и еще темные ресницы подчеркивали бледность лица, а губы были так сжаты, что казались бесцветной полоской, — у нее закружилась голова, потому что она долго стояла нагнувшись над корзиной. В этой позе с тремя мухами, кружившимися над ее красивой седой головой, она могла бы послужить моделью для скульптуры женщины со стоической душой. Затем она направилась к саквояжу — уголки ее сжатых губ нервно вздрагивали, — и, устремив на него серые глаза с сомнением и надеждой, она раскрыла клещи и крепко ущемила непокорный замок.

Обед, на котором присутствовали все шестеро из Хемпстеда, оказался не таким бурным, как ожидал Джон; это объяснялось и его гостеприимством и общим старанием избежать споров, чтобы не ставить в тупик и не огорчать бабушку. Фрэнсис Фриленд знала, что между людьми существуют разногласия, но она никак не могла примириться с тем, что, затеяв спор, люди часто пренебрегают хорошими манерами и даже забывают дарить друг друга улыбками. В ее присутствии все об этом помнили, и когда подали спаржу, темы, годные для застольного разговора, были уже исчерпаны. Тогда, чтобы не допустить неловкого молчания, немного поговорили о спарже. Флора заметила, что Лондон сейчас еще полон народу; Джон с ней согласился.

Фрэнсис Фриленд, улыбаясь, прибавила:

— Как хорошо, что Дирек и Шейла увидели Лондон в это время!

— Как, — спросила Шейла, — разве здесь не всегда столько народу?

Джон ответил:

— В августе в Лондоне совсем пусто. Считается, что из города выезжает около ста тысяч человек.

— Вдвое больше, — возразил Феликс.

— Называют разные цифры… Мои предположения…

— Но ведь это означает, что уезжает только один человек из шестидесяти! Это свидетельствует…

Джон, когда Дирек его так резко перебил, слегка нахмурился:

— О чем же, по-твоему, это свидетельствует?

Дирек бросил взгляд на бабушку:

— Нет, нет, ни о чем…

— Свидетельствует о том, как безжалостны большие города, — вмешалась Шейла. — «Весь город уехал», «Лондон совершенно пуст»! Где же он пуст? Если б вам этого не сказали, вы бы не заметили никакой разницы…

— Это еще далеко не все, — пробормотал Дирек. Флора предостерегающе толкнула под столом ногой

Джона, а Недда попыталась толкнуть Дирека; Феликс ловил взгляд Джона, Алан пробовал перехватить взгляд Шейлы, Джон кусал губы и упорно смотрел в свою тарелку. Только Фрэнсис Фриленд по-прежнему улыбалась и, нежно глядя на дорогого Дирека, думала, как он будет хорош, когда отрастит себе красивые, черные усы. И она произнесла: