Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5 - [33]

— Вчера вечером, — проговорила Грета, — мы с Крис пошли в мастерскую, чтобы забрать картины, а калитка была заперта, и поэтому я вернулась, чтобы сказать «вправду; и когда вы меня спросили, где Крис, я солгала, потому что она была в мастерской всю ночь, и мы со Скрафом не спали всю ночь, а утром принесли картины и спрятали у себя под кроватями, и вот почему мы… так… хотим… спать.

Мисс Нейлор смотрела на нее поверх розового куста, и хотя ей пришлось стать на цыпочки, она и в этом положении умудрялась сохранять достойный вид.

— Меня поражает твое поведение, Грета, а еще больше меня удивляет Кристиан. Все идет вверх дном.

Солнечный лучик запутался в волосах Греты, смотревшей на мисс Нейлор непроницаемым и невинным взглядом.

— Я уверена, что вы любили, когда были молодой, — пробормотала она сонным голосом.

Густо покраснев, мисс Нейлор срезала безупречный бутон.

— И так как вы не замужем, то я думаю… Ножницы щелкнули.

Грета снова примостилась под кустом.

— По-моему, нехорошо срезать все лучшие бутоны, — сказала она и закрыла глаза.

Мисс Нейлор продолжала смотреть на нее поверх розового куста, но черты ее худощавого лица странным образом смягчились, оно порозовело и помолодело. Услышав, что Грета ровно и глубоко дышит, маленькая гувернантка поставила свою корзинку и стала прохаживаться по лужайке, а следом за ней ходил недоумевающий Скраф. Тут к ним подошла Кристиан.

Мисс Нейлор молча взяла ее под руку, но ее губы беззвучно открывались и закрывались, словно клюв птицы, подбирающейся к червяку.

Кристиан заговорила первой:

— Мисс Нейлор, я хочу сказать вам…

— О моя дорогая! Я все знаю, Грета уже исповедалась мне. — Она похлопала девушку по руке. — Какой сегодня чудесный день, не правда ли? Вы когда-нибудь видели, чтобы «Пять пальцев» были такими красивыми?

И она указала на величественные вершины «Fiinffingerspitze» [32], сверкавшие на солнце, как гигантские кристаллы.

— Мне нравится больше, когда они окутаны облаками.

— Да, — волнуясь, согласилась мисс Нейлор, — в облаках они, безусловно, приятнее. Сейчас у них такой вид, словно они вспотели от жары… Дорогая! продолжала она, похлопывая Кристиан по руке. — Мы все… то есть, мы все…

Кристиан старалась не смотреть на нее,

— Дорогая, — снова начала мисс Нейлор. — Я глубоко… то есть, я хочу сказать, все мы в свое время… и поэтому, видите ли… так тяжело!

Кристиан поцеловала ее затянутую в перчатку руку. Мисс Нейлор покачала головой, по носу ее скатилась слеза.

— Давайте-ка распутаем клубок шерсти! — как-то особенно весело сказала она.

Примерно полчаса спустя миссис Диси позвала Кристиан в свою комнату.

— Дорогая, — сказала она, — зайди ко мне на минутку; я тебе дам почитать письмо.

Кристиан пошла к миссис Диси как-то по-новому, твердо сжав губы.

Ее тетушка сидела спиной к свету и постукивала полированным ногтем по аквариуму с золотыми рыбками.

В комнате было весьма прохладно. Она протянула письмо.

— Твой дядя сегодня не вернется.

Кристиан взяла письмо, написанное мелким неровным почерком; оно было лаконично.

«Ауэр, 6.15.

Дорогая Констанс, сегодня не вернусь. Посылаю Доминика за вещами. Скажи Кристиан, чтобы приехала с ним, сегодня же вечером, если может. Твой любящий брат

Николас Трефри».

— Доминик с экипажем здесь, — сказала миссис Диси. — Ты еще успеешь на поезд. Поцелуй за меня дядюшку. Я хочу, чтобы ты взяла с собой Барби. — Она встала с кресла и протянула Кристиан руку. — Дорогая! У тебя очень усталый вид… очень! Почти больной! Мне не нравится, как ты выглядишь. Подойди!

Она вытянула свои бледные губы и поцеловала девушку в еще более бледную щеку.

Когда Кристиан вышла из комнаты, она опустилась в кресло, сморщила лоб и стала томно разрезать журнал. «Бедняжка Кристиан! — подумала она. — Как тяжело она переживает все это! Мне жаль ее, но, пожалуй, это подготовит ее к тому, что может случиться. Психологически это интересно».

Вещи Кристиан уже были упакованы, и Доминик с Барби ждали ее. Несколько минут спустя они уже ехали к станции. Кристиан усадила Доминика напротив.

— Рассказывайте, — попросила она его.

У Доминика поднялись брови, и он виновато улыбнулся.

— Мадмуазель, мистер Трефри велел мне держать язык за зубами.

— Но мне-то вы можете сказать, Доминик. Барби ничего не поймет.

— Вам, пожалуй, мадмуазель, — сказал Доминик тоном человека, примирившегося со своей судьбой. — Ведь вы сейчас же забудете обо всем, что услышите. Мой хозяин плох, у него ужасно болит здесь, у него кашель, он совсем плох, совсем плох.

Девушку охватил страх.

— Мы ехали всю ночь, — продолжал Доминик. — Утром мы приехали. Сеньор Гарц пошел по вьючной тропе; он доберется до Италии… он уже в Италии. А мы остановились в Сан-Мартино, хозяин лег спать. Мы вовремя добрались, и то я еле раздел его, так у него распухли ноги. К вечеру приехал верхом сеньор из полиции, весь красный, потный; я ему соврал, что мы были в Паневеджо, а так как мы туда и не заезжали, то он вернулся оттуда злой… Mon Dieu!.. злой, как черт. Мне было лучше не попадаться ему на глаза, и пока он разговаривал с хозяином, я не входил туда. Но они много кричали. Я не знаю, что там было, только наконец сеньор из полиции выскочил из комнаты хозяина и уехал. — Лицо Доминика застыло в сардонической ухмылке; он почесывал пальцем одной руки ладонь другой. — Мистер Трефри после этого приказал мне принести виски, но у него не осталось денег, чтобы заплатить по счету, — это уж я точно знаю, пришлось заплатить самому. А сегодня, мадмуазель, я одел его, и мы очень медленно доехали до Ауэра; дальше он ехать не мог и слег. Он очень болен.