Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 15 - [16]

Бэннинг. Нет, нет, нет! Не делайте этого! (Волнуясь, начинает говорить все более неправильно.) Ну, сболтнули разок и — хватит! Вот те раз! Да вы уже девять лет с нами — в дождь и в ведро — все одно.

Шелдер. Мы не хотим потерять вас, Мор. Ну, не надо! Дайте нам обещание, и дело с концом!

Мор. Я не даю пустых обещаний. Вы просите от меня слишком многого.

Пауза. Все четверо смотрят на Мора.

Шелдер. У правительства достаточно серьезных оснований для той политики, которую оно проводит.

Мор. Всегда легко найти серьезные основания для того, чтобы расправиться с тем, кто слабее.

Шелдер. Дорогой Мор, как вы можете ратовать за этих мерзавцев, за каких-то угонщиков скота?

Мор. Лучше угонять скот, чем загонять в подполье свободу!

Шелдер. Послушайте, единственное, чего мы добиваемся, — это, чтобы вы не разъезжали по стране, выступая с такими речами.

Мор. Но именно это я и считаю себя обязанным делать!

Опять все в немом ужасе уставились на Мора.

Xоум. К нам-то вы носа не покажете, вы уж извините меня!

Уэйс. Ну, знаете, сэр…

Шелдер. Время крестовых походов прошло, Мор.

Мор. Вы так думаете?

Бэннинг. Да нет, не в том дело, но мы не хотим расставаться с вами, мистер Мор. Это тяжело, очень тяжело после трех избирательных кампаний. Ну, взгляните вы на все это попросту, по-человечески! Разве можно порочить свою родину теперь, после этого ужасного побоища на перевале? Подумайте хотя бы о своей жене! Я знаю, что полк, в котором служит ее брат, сегодня отбывает. Ну посудите сами, что она должна испытывать!

Мор отходит к нише. Члены делегации обмениваются взглядами.

Мор (оборачиваясь). Стараться заткнуть мне рот таким способом — это уже слишком.

Бэннинг. Мы только хотим уберечь вас от греха.

Mор. Я девять лет занимал свое место в парламенте в качестве вашего избранника, как вы говорите — и в дождь и в ведро. Вы все ко мне всегда хорошо относились. И я был всей душой предан своей работе, Бэннинг. Я вовсе не хочу в сорок лет закончить свою политическую карьеру.

Шелдер. Совершенно верно, и мы не хотим, чтобы у вас были такого рода неприятности.

Бэннинг. Совсем уж не по-дружески было бы создавать у вас неправильное впечатление о том, какие чувства к вам питают. Сейчас вам остается только одно, мистер Мор: помолчать, пока не уймутся страсти. Если уж таковы ваши взгляды. Ох, и язык же у вас!.. Но вспомните, что вы ведь и нам кое-чем обязаны. Вы большой человек, и взгляды у вас должны быть как у большого человека.

Мор. Я и стремлюсь к этому по мере сил.

Xоум. А в чем, собственно, заключаются ваши взгляды? Вы уж извините, что я задаю этот вопрос.

Мор (поворачиваясь к нему). Мистер Хоум, великая держава, подобная нашей, должна свято хранить самые высокие и благородные идеалы человечества. Разве несколько случаев нарушения законности могут служить оправданием того, что у этого маленького народца отнимают свободу?

Бэннинг. Отнимают свободу? Это уж вы перехватили!

Мор. Ага, Бэннинг, вот мы и подошли к самой сути дела. В глубине души никто из вас не сочувствует этому, вы против того, чтобы порабощать другой народ, будь то силой или обманом. А ведь вы отлично знаете, что мы вторглись туда, чтобы остаться надолго, как уже делали это с другими странами, как все великие державы делают с другими странами, если они маленькие и слабые. На днях премьер-министр произнес следующие слова: «Если нас теперь принуждают проливать кровь и тратить деньги, мы должны сделать так, чтобы нас больше никогда к этому не принудили». Это может означать только одно — призыв проглотить эту страну.

Шелдер. Ну что же, откровенно говоря, это было бы не так уж плохо.

Xоум. Не нужна нам их проклятая страна, нас просто вынудили принять такие меры.

Мор. Нет, нас никто не вынуждал

Шелдер. Дорогой Мор, что такое вообще цивилизация, как не логически неизбежное заглатывание низших человеческих формаций более высокими и совершенными? Разве здесь не происходит то же самое?

Мор. Тут мы никогда не поймем друг друга, Шелдер, даже если будем спорить целый день. Но дело не в том, кто из нас прав — вы или я, а дело вот в чем: что должен делать тот, кто всем сердцем убежден в своей правоте? Ответьте мне, пожалуйста.

Некоторое время царит молчание.

Бэннинг (просто). Я все время думаю об этих беднягах, о наших несчастных солдатах на перевале.

Мор. Они у меня перед глазами, так же как и у вас, Бэннинг! Но вообразите себе такую картину: в нашем собственном графстве, допустим, где-нибудь в Черной Долине… тысяча бедняг-иностранцев, мертвых и умирающих… и уже вороны вьются над ними. В нашей собственной стране, в нашей родной долине — в нашей, нашей поруганной, оскверненной. Разве вы стали бы горевать о них, называть их «несчастными»? Нет, для вас это будут захватчики, вторгшиеся на чужую землю, вороватые псы! Убить их, уничтожить их! Вот как вы бы к этому отнеслись, и я тоже.

Страстность этих слов потрясает и берет за живое сильнее всяких логических доводов. Все молчат.

Ну вот, видите! В чем же тут разница? Мне не настолько чужды человеческие чувства, чтобы мне тоже не хотелось стереть позорное пятно катастрофы на перевале! Но что было, то было, и несмотря на все мои добрые чувства к вам, несмотря на все мои честолюбивые стремления, — а они занимают далеко не последнее место (очень тихо), — несмотря на мучения моей жены, я должен от всего этого отрешиться и возвысить голос против войны.