Джинн в плену Эхнатона - [89]

Близнецы присели возле дяди и стали всматриваться в его белое, заледеневшее, неподвижное лицо. Он не шевельнулся, ничем не выказал, что ощущает рядом их присутствие. Его карие глаза, всегда искрившиеся добрым лукавством, были открыты, но тоже неподвижны. Проведя рукой по его руке, Джон понял, что тело Нимрода твердое, точно лед. Близнецы молчали, не смея произнести ни слова.

— Он умер? — наконец прошептал Джон.

— Если б он был не он… — Филиппа нервно покусывала губу. — Если бы на его месте был любой другой, я бы сказала: да, умер. Но ведь у джинн во время пребывания в лампе или бутылке приостанавливаются жизненные функции. Кроме того, мы сейчас находимся вне земного времени и пространства, что означает, что никто из нас в данный момент не может считаться живым. Из чего следует, что и мертвым никто считаться не может…

— Повтори-ка, — озадаченно сказал Джон. — Или нет, лучше не повторяй. Я все равно ничего не пойму.

— Ну, если совсем просто, он не мертв, потому что не жив. Надо его вытащить и согреть. Тогда мы и поймем, что с ним.

Внезапно канопа качнулась и задрожала. Близнецы, не сговариваясь, оглянулись на скованный стужей призрак Эхнатона — не он ли виновник сосудотрясения. Но он лежал не шелохнувшись. И тут они поняли, что сверху в горлышко сосуда ворвался порыв ветра.

— Это медведь! — опомнился Джон. — Нюхает, еду ищет.

Новая волна ветра! Тут Филиппа своим острым глазом заметила, что волосы Нимрода стали быстро оттаивать и вот уже на кончике одной пряди появилась капля воды.

— Он тает! — Вскочив на ноги, она всмотрелась в лицо Нимрода, и ей показалось, что один зрачок чуть сузился. — Он жив! Он жив!

Джон проверил температуру на наружном термометре скафандра.

— Здесь резко потеплело! Медведь своим дыханием согревает нутро сосуда.

Еще не договорив, он с опаской оглянулся на Эхнатона и увидел, что призрак тоже оттаивает, причем куда быстрее, чем Нимрод, потому что призраки, даже те призраки, в которых вселились египетские джинн, вообще гораздо более устойчивы к холоду, чем сами джинн. Миндалевидные глаза Эхнатона начали медленно раскрываться, словно после долгого-долгого сна.

— Нет времени переодевать Нимрода в скафандр! — закричал Джон. — Хватаем его как есть, и быстро на выход. А то проснется Эхнатон.

— А как же медведь? — спросила Филиппа. — Вдруг он на нас набросится.

— Придется рискнуть. Других вариантов нет. Одна надежда — дым, в котором мы отсюда вывинтимся, рассеется не сразу. Успеем сообразить, что делать с медведем. — Джон схватил одной рукой руку Нимрода, другую протянул Филиппе. — Готова?

— Готова.

— Вперед!

— ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНО…

— АППЕНД ЭКТОМИЯ!

— ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Через несколько секунд они уже лежали на снегу в нескольких метрах от медведя, который продолжал жадно тыкаться носом в открытую канопу. Нюх подсказывал ему, что там есть чем поживиться. Ни Джалобина, ни господина Ракшаса поблизости не было.

Рядом с двумя юными энергичными джинн и благодаря энергии, выделившейся при их дематериализации, Нимрод оттаял еще больше и непроизвольно, но довольно громко застонал. Медведь повернулся и увидел всех троих.

— Ого-го! — Джон вскочил. Медведь готовился к атаке. На размышления оставались секунды.

Громадный белый медведь никогда прежде не пробовал ни человечины, ни — тем более — джиннятины. Но, судя по всему, он явно намеревался расширить свой обычный рацион. Поведя из стороны в сторону угольно-черным носом, он еще раз втянул воздух, громогласно взревел и бросился на джинн.

Времени думать уже не было. Даже сосредоточиться Джон и то не успел. Он успел только вспомнить первое, что пришло в голову: день, когда Нимрод отвез их в пустыню и Джон придумал и впервые в жизни опробовал свое слово-фокус. Он тогда готовил пикник!

— АППЕНДЭКТОМИЯ!

Великолепная корзина со съестным и все необходимое для пикника — вплоть до клетчатого пледа — мгновенно появилось перед носом у атакующего медведя. Ах, что это было за угощение! Не какие-нибудь вчерашние черствые объедки, не жалкие крохи. Это был чемпион среди пикников-тяжеловесов, предназначенный для чемпиона среди всех плюшевых и не очень плюшевых мишек. Корзина буквально ломилась от яств, и каких! Окорок и ветчина, жареная индейка, холодная баранина, запеченный лосось, несколько дюжин сэндвичей, два громадных трюфеля, творожный пудинг и четыре большие бутылки лимонада. Джон, конечно, не знал, пьют ли белые медведи лимонад, но — разве в этом дело! Главное, что медведь, не веря своим глазам, стал как вкопанный на огромных мохнатых лапах, потом понюхал окорок, лизнул его и принялся за еду.

— Бр-бр-бр-браво, — клацая зубами, проговорил Нимрод.

— Нда… — Филиппа с трудом перевела дух. — С возвращением тебя…

— Кр-кр-крышка, — зубы Нимрода выбивали нескончаемую дробь. — 3-з-закройте кр-кр-крыш-ку ка-ка-канопы.

Хотя медведь уплетал вкусности, не обращая на джинн никакого внимания, Джон предусмотрительно обошел его стороной — чтобы зверь не подумал, что на его добычу хотят посягнуть. После чего мальчик бросился к открытому сосуду с Эхнатоном.

И видимо, очень вовремя. Потому что над ним уже курился голубоватый дымок, слабенький, словно от почти погасшей сигареты. Наверно, полузамороженный призрак пытается выйти на свободу.