— В какой валюте, — дёрнув кадыком, упавшим голосом спросил.
— В деревянной, — Илья сплюнул на пол, чуть не попав плевком Панову в плечо. Но, даже если бы он попал Станиславу Игоревичу в лицо, тому всё равно ничего не оставалось делать, кроме как сделать вид, что ничего этого не заметил. Ведь это не самый удачный момент для того, чтобы учить Кожухова хорошим манерам. Вот и оставалось терпеть, стоя на коленях, как бы обидно и унизительно это ни было.
От осознания того, что терпеть осталось очень недолго, слёзы из глаз Панова полились ещё сильнее. Это были слёзы горечи и отчаяния, слёзы рухнувших надежд и слёзы сожаления. Что будет с Настей? Что будет с бизнесом, ради которого он пошёл на всё это? Да ещё денег жалко было, хоть и в рублях, а всё равно много.
Видя горючие слёзы бывшего партнёра по бизнесу, Кожа скалился всеми своими металлическими коронками. Ему явно доставляло удовольствие видеть, как плачет Станислав Игоревич. Может, именно для этого он вернулся прямо из преисподней, когда все уже не только забыли, как он выглядит, но даже имя его на надгробной плите стёрлось? Всё может быть.
— Ага! Как скажешь! — Панов вдруг перестал плакать. До него вдруг дошло, что он получил, если не помилование, то отсрочку приговора. Один день у него уже точно есть. А это так много, когда ты находишься на волосок от смерти!
Тут же включился так называемый инстинкт торгаша, и Станислав Игоревич решил поторговаться, в надежде уменьшить сумму компенсации.
— А если я не уволю Светлова? — спросил Панов, шмыгая носом. — Если предложу другую должность, с повышением?
— А ты, я смотрю, совсем дурак, — Кожа повертел пальцем у виска. — Неужели ты думаешь, что после такого дерьма, которое ты вывалил ему в сообщении, он будет продолжать, как ни в чем ни бывало, на тебя работать? Конечно, нет. Он будет работать на меня. А ты завтра принесёшь и трудовую книжку Светлова, и деньги к нему домой, встанешь так же, как сейчас, на колени и извинишься. Понял?
— Д-да!
— «Д-да, д-да, д-да, д-да! — в свойственной только ему манере, которая в своё время так бесила Станислава Игоревича, передразнил его Илья. — А теперь поднимай с пола свою рыхлую жопу, смотри на телевизор и считай до десяти. И без глупостей, а то…
Илья с сухим щелчком передёрнул затвор пистолета. Панов тут же начал считать:
— Один, два, три… — Когда он досчитал до пяти, в кухне погас свет, и Станислав Игоревич смотрел уже не на тёмный прямоугольник экрана телевизора, а на красную лампочку индикатора, которая действовала на Панова гипнотически, как глаз дракона из книги, которую Станислав Игоревич в своё время так и не дочитал. И никогда уже не дочитает. — Шесть!
И тут вдруг он засомневался, что Кожа отсрочит свой смертный приговор. Раз Илюха знает про тайник, зачем ему оставлять своего несостоявшегося убийцу в живых? Скорее всего, на счёте «десять» он нажмёт на спусковой крючок. Грянет выстрел, будет небольшая вспышка, и всё! Больше не будет ничего, не будет и его Панова Станислава Игоревича. Он умрёт так быстро, что даже не успеет почувствовать боли. А после его смерти останется лишь холмик на могилке, да и то при условии, что Кожа поленится и не спрячет тело. Если же спрячет, то и могилы нормальной не будет. Тогда вопрос: зачем считать быстро? Чтобы приблизить момент смерти? Ну, уж нет!
И Панов начал считать гораздо медленнее:
— Семь!
Попытался вспомнить что-нибудь хорошее из жизни. В памяти всплывали лишь моменты, связанные с удачными сделками и с лёгким обогащением. Даже день рождения единственной дочери блек по сравнению с этими моментами, а уж день свадьбы тем более.
Как бы медленно ни считал Станислав Игоревич. Всё равно рано или поздно нужно было сказать «десять». И вот, мысленно попросив прощения у Господа Бога за свои грехи, он зажмурился и произнёс:
— Десять!
И тишина. Никакого выстрела не последовало, только звук открываемой двери и щелчок выключателя.
— Станислав, а ты чего тут делаешь? — Голос Ксении.
Панов открыл глаза, огляделся. В кухне горел свет. У двери стояла Ксения. Никакого намёка на Кожу, даже его запах выветрился. В кухне только двое: он, она. И он живой! Живой!
— Слава Богу! — выдохнул Станислав Игоревич, опираясь руками на крышку стола, чтобы не упасть, так как ноги вдруг стали ватными.
А она с распущенными волосами, в красном халатике на голое тело. Её соски так торчали, что, казалось, вот-вот прорвут ткань халата. С блядской улыбочкой на лице, готовая на всё, разумеется, по команде босса.
Вот только босс уже не был готов ни на что: ни на безумства, ни на шалости. Не готов ни морально, ни физически. А всё из-за этой идиотки, которая не могла мыться быстрее. Приди она чуть раньше, быть может, не было бы этого кошмара.
— У тебя что, недержание? — Ксюша указала пальцем на брюки своего престарелого любовника и хохотнула.
Только сейчас, бросив взгляд вниз, Панов понял, что обоссался от страха. И никто не должен его видеть в таком виде, даже любовница.
— Это апельсиновый сок, дура ты набитая! — прошипел он сквозь зубы.
— Что?!
— Я говорю: собирай свои манатки и вали отсюда!
— Что?! — опять повторила она, но уже громче.
