Джина - [25]

И вот, лёжа на смертном одре, иссохший, как мумия, он едва заметным движением руки подзывает к себе Абдулазиза. Манящим движением пальцев просит его нагнуться. Когда сын выполняет его просьбу, Гани шепчет ему в ухо: «Кувшин твой», и испускает дух.

Рассмотрев кувшин на свет, увидев надписи и рисунки на его стенках, Абдулазиз понял, что кувшин-то отнюдь не простой. Именно он каким-то образом помогал отцу строить бизнес-империю и процветать, несмотря ни на что. Абдулазиз спрятал кувшин в сейф и ожидал, что заживет ещё лучше отца, но не тут-то было! Дела с каждым днем шли всё хуже и хуже. Финансовая крепость, которую строил отец, распадалась на глазах по кирпичику, рушилась, как карточный домик. В конце концов, от всего, что оставил после себя Гани Гафур, остались двухэтажный дом на окраине Хургады и торговая точка на крытом рынке, которая не приносила никакой прибыли. Разумеется, будучи человеком неглупым, Абдулазиз понял, что всё дело в кувшине, который принёс счастье отцу, а его разорит и убьёт. К гадалке не ходи. Тогда и решил Абдулазиз избавиться от проклятого кувшина, продав или отдав его кому-нибудь. Других способов избавиться от него не было, так как Абдулазиз всё перепробовал, и ничего не помогало: он пробовал и разбить кувшин молотком, и выкинуть, и утопить в Красном море. Но, ни молотком, ни кувалдой, ни большими валунами, ни даже катком повредить кувшин было невозможно. Топя кувшин в море, выкидывая его на помойку или зарывая в землю, Абдулазиз всегда возвращался домой и находил треклятый кувшин в сейфе. Он видел яркий свет, исходящий от кувшина, пробивающийся через щель между стенками сейфа и дверцей или слышал тихое гудение, которое издавал кувшин, похожее на виброзвонок мобильного телефона. Такими сигналами он словно приветствовал своего владельца. Это были издевательские приветствия, которые выводили Абдулазиза из себя.

Спрашивается, откуда Светлов до этого догадался, не зная египетского диалекта арабского языка и не умея читать мысли? Да всё просто: в плане языка у него снова возникло ощущение, что он знал этот язык. Быть может, говорил на нём в своих прошлых жизнях. Если до новогодней ночи 2016 года он не верил ни в какие реинкарнации, сейчас, в своём нереально сказочном сне, поверил во всё. Чем дальше кувшин рассказывал, правильнее сказать показывал историю жизни Абдулазиза, тем быстрее Светлов вспоминал египетский диалект, извлекая из памяти всё новые и новые слова, фразы.

А что касается чтения мыслей, тут тоже всё было просто: кувшин, к которому всё ещё была прислонена ладонь Андрея, посылал ему до такой степени яркие зрительные образы, что ему и без слов всё было понятно. Он не только понимал, о чем думает Абдулазиз, но и чувствовал всё, что ощущал араб, дышал с ним одним воздухом. Они были словно связаны какой-то невидимой нитью, связью, которую можно назвать телепатической, а можно назвать судьбой. Джина тоже была связана и со Светловым, и с Абдулазизом этой нитью. Но она-то была духом, лишенным тела, загадочной сущностью, и для неё это было чем-то нормальны, в то время, как Андрей был человеком, мужчиной из плоти и крови, живущем в двадцать первом веке, который где-то в глубине души принимал всё происходящее с ним за сон и боялся проснуться в «дурке», одетым в смирительную рубашку. Он даже отчетливо видел толстомордого санитара в белом халате, который смотрит на него, пристегнутого к больничной койке, сверху вниз и говорит: «Что, приятель, допился? Сейчас мы тебе сделаем укольчик, и ты у нас станешь тихим и добрым… Овощем! Ты станешь овощем».

— Ты не попадешь в психбольницу. — Голос Джины, отдающийся эхом в голове Андрея, разорвал в клочья образ мордастого санитара, койку и смирительную рубашку. — Я не допущу этого.

«Дурку» и санитара Светлов представил отнюдь не случайно. Об этом думал. Увы, одними магнитами дело не ограничилось. Хитрый торговец умудрился «впарить» Андрею такой же, как у него белый платок и такие же шлепки, но всеми силами старался гнать эти мысли из головы, говоря себе, что всё будет хорошо, всё обойдется. Но он так сильно переживал свои неудачи в бизнесе и так хотел восстановить всё то, что было при его отце, что был на грани умопомешательства. Иногда ему приходили в голову мысли о самоубийстве, но эти мысли его страшили даже больше, чем смерть от голода в придорожной канаве.

Всё шло из рук вон плохо, катилось по наклонной плоскости всё быстрее и быстрее, пока в один прекрасный момент на крытый рынок не зашёл Андрей.

Он увидел себя со стороны — небритого, с глупой улыбкой на лице, в дурацкой кепке, в мятых шортах, в цветастой рубахе. Смешно шлепая сланцами по полу, и вертя во все стороны головой, он был сильно похож на гуся. Кувшин, стоящий тогда под прилавком, радостно засветился всеми цветами радуги, и Абдулазиз понял, что тот олух, которому он всучит кувшин, пришёл. Вот он! Вот тот самый человек, которому он отдаст кувшин, а вместе с ним все свои горести и несчастья.

Абдулазиз ни на йоту не сомневался в том, что Светлов будущий хозяин кувшина, а потому прежде, чем отдать ему кувшин, продал тому магниты, платок и шлёпки. Кувшинчик был подан «на десерт». Хотя Абдулазиз готов был отдать его бесплатно, он всё же поторговался и вытянул за него из Андрея десять долларов. Для него это была небывалая удача. Давно ему так не везло. Это был самый счастливый день с того самого момента, как умер Гани Гафур. И, начиная с того дня, жизнь Абдулазиза стала налаживаться. Туристы со всего мира игнорировали другие торговые палатки и валом шли только к нему, покупали только его товар. Деньги потекли рекой…