Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - [10]

Доктор Ливси говорил мне: «Многие женщины расцветают в период вдовства, Джим. Твоя матушка питала слишком большое уважение к мужу, чтобы позволить другим заметить, что она сильнее его. Мне часто приходилось видеть такое. Эти качества свойственны замечательным женщинам».

Эта «замечательная женщина», на губах которой, как я заметил, даже в столь мрачных обстоятельствах играла легкая улыбка, сказала, обратившись ко мне:

– Я с большим нетерпением ожидаю услышать все, что тебе известно о даме, которую ты к нам привез. Откуда, – тут ее тон стал холоднее, – она о тебе узнала?

Я покраснел. Как я догадывался, все могло объясняться моими хвастливыми рассказами об Острове Сокровищ; слухи о них достигли ушей Грейс Ричардсон: так мой болтливый язык навлек на нас беду.

Наш кот, по имени Кристмас, оглаживал хвостом мои ноги, словно красил. Вдруг он отошел от меня, замер и зашипел. По дороге застучали копыта. Времени прошло слишком мало, чтобы подоспела помощь. Значит, это преследователи.

Том Тейлор поднял руку и принялся считать, разгибая пальцы. Один. Два. Три. Кристмас прыжками бросился к лестнице и замер там в ожидании, выгнув спину.

– Трое, – прошептал Том. И снова прислушался. – Нет, четверо, – решил он.

Копыта умолкли, фыркнула лошадь, звякнуло железо. Мы сидели молча. Деревянная рукоять пистолета увлажнилась – ладонь у меня взмокла. В небе прокричала чайка. Снаружи послышался какой-то разговор, но говорили негромко, слов было не разобрать. Звук копыт одной из лошадей послышался совсем близко. Раздался мощный стук в дверь, очень высоко – на уровне сидящего в седле всадника. Мы не отвечали.

– Эй вы там, в доме! – раздался голос. По выговору – человек не из наших мест. Дыхание его было хриплым.

Тишина.

Один из преследователей выругался. У меня задрожали руки. О эти бесчисленные ночи, когда я просыпался в ужасе, порожденном Островом Сокровищ! Неужели эти страхи так ослабили меня? Я зажмурился и снова открыл глаза. В животе у меня горело.

– Эй вы там, в доме! – снова крикнул всадник. – Слышите?! Выходи наружу, кто-нибудь! Выходи!

За этим снова последовал мощный удар в верхнюю часть двери и ругань.

– До чего же они гнусные! – прошептал Том Тейлор.

Тут мне на ум пришла мысль – мысль, которой я страшился. Она заставила меня спросить себя: да зачем я все это делаю? Зачем допустил, чтобы это случилось со мною? Со всеми нами? Ответ был очевиден. Но я понимал, что если облеку этот ответ в слова, пусть и про себя, я могу начать винить в случившемся ту, кто навлекла все это на нас. Я не мог ни укрыться от этой правды, ни отрицать ее. Новые беды обрушились на нас из-за женщины, которая всего несколько часов назад возмутила приятный ход моей жизни.

Опять прозвучали копыта, отдаляясь от двери и направляясь к боковой стене гостиницы. Вывеска слегка поскрипывала на ветру. Снова воцарилась тишина.

Затем, словно от неожиданно налетевшей бури, ужасающий грохот потряс деревянные ставни окна прямо рядом с моей головой. От испуга я чуть было не разрядил пистолет.

– А ну, выходи, ты…! -и еще целый поток ругательств.

Между преследователями опять начался какой-то разговор. И опять я не смог уловить ни слова. Затем послышались новые ругательства, еще и еще.

– Как они стараются очаровать нас! – прошептала моя матушка.

– Кто там есть, в доме? – услышали мы другой голос, такой же грубый. Но все же речь у этих людей была довольно правильная. Каким бы ни было их положение в обществе, как бы они ни привыкли вести себя в повседневной жизни, они явно росли среди людей воспитанных.

И снова наступила странная, мрачная тишина. Я взглянул на своих товарищей по оружию. Том был невозмутим как мраморная статуя; мушкет удобно лежал на его сильной руке, правая ладонь – у спускового крючка. Матушка казалась воплощением бдительного спокойствия; она внимательно прислушивалась к любому движению за окном. Вдруг она прошипела:

– На пол, на пол!

Раздался залп из трех мушкетов, пули ударили в ближайшую к нам ставню. Мы бросились на пол, с грохотом повалив стулья, на которых сидели.

Пулям не удалось пробить ставню, но они расщепили ее толстое старое дерево; едкий запах пороха медленно расплылся по залу, заставив наши глаза слезиться. Мы лежали под столами. Что-то звякнуло – они перезаряжали мушкеты. Я приподнял голову. Том указал рукой: они целились в одно определенное место. Казалось очевидным, что они намереваются пробить дыру в ставне, чтобы разглядеть, что или кто находится внутри.

Следующий залп ударил по тому же месту в ставне; одна мушкетная пуля пробила стекло и скатилась на пол под окном. Губы у меня горели, все во рту пересохло. Я смотрел на расщепленную высоко наверху ставню и на маленькую круглую дырочку в стекле. Они стреляли с седел, с расстояния не более чем в ярд. Следующий залп мог пробить отверстие достаточно большое, чтобы они могли заглянуть в дом. Теперь и мои волосы были влажны от пота.

Мы с Томом поднялись на колени лицом к осажденному окну, а матушка подползла к нам и заняла позицию слева от меня, в стороне от линии огня. Эта часть трактирного зала по-прежнему выглядела чистой и опрятной, как новенькая монета. Невозможно было поверить в ситуацию, при которой эта мирная комната оказалась в осаде, под порохом и пулями.