Джим Джармуш: Интервью - [91]
Было ли у вас желание стать реэшссером, когда вы приехали в Нью-Йорк?
Нет, у меня и в мыслях этого не было. Я изучал литературу в Колумбийском университете. В течение одного семестра я должен был учиться в Париже, но в итоге провел там что-то около десяти месяцев. В Париже я редко ходил на лекции, вместо этого я почти каждый день ходил в Синематеку. Меня потрясло, что в мире столько разных картин, — многие фильмы, которые показывали в Синематеке, невозможно было увидеть даже в Нью-Йорке. Конечно, в Нью-Йорке по сравнению с Акроном, штат Огайо, был огромный выбор фильмов. Но Синематека превзошла все мои ожидания. Потом я вернулся в Нью-Йорк, некоторое время играл в группе. Я не знал, чем дальше заниматься. Мне нравилось кино как жанр, привлекала работа режиссера, но у меня не было опыта в этой сфере. Я попробовал поступить в киношколу, как говорится, наудачу — у меня не было денег, чтобы платить за учебу, и на тот момент я не снял еще ни одного фильма. Вместо фильма я принес на экзамен свои рассказы. Меня приняли в киношколу и оказали мне финансовую помощь, — видимо, руководство хотело, чтобы среди студентов были начинающие писатели. Я не мог поверить, что меня приняли да еще и выделили деньги, чтобы я мог оплатить учебу, — я этого не ожидал. Я начал ходить на занятия, познакомился с интересными людьми, там были, например, Спайк Ли, Том Ди Чилло, Сара Драйвер. Сьюзен Зейдельман тоже училась там, курсом старше меня.
Какие фильмы вы смотрели в Синематеке?
Индийское, китайское кино, много голливудских фильмов, которые тогда мне были неизвестны, — например, ленты Сэма Фуллера и Дугласа Серка, — много классических французских и японских фильмов.
Все свое время вы проводили в Синематеке?
Да, я постоянно туда ходил. Когда я вернулся в Америку, то обнаружил, что многие курсы мне не зачли, — лекции-то я не посещал (смеется). Но я не переживал по этому поводу, потому что мне удалось посмотреть кучу отличных фильмов. Тогда еще был жив Анри Ланглуа, основатель Синематеки.
Вас, как будущего режиссера, учили быть самодостаточным?
Где, в киношколе? Нет, там обучали узкопрофессиональным навыкам. Более широкий взгляд на кино появился у меня благодаря музыке, особенно панк-движению, где вся идея была в том, что не обязательно быть виртуозом, если есть что сказать. Можно было играть грубо или небрежно, но ты при этом говорил то, что хотел сказать. Конечно, на меня повлияли и члены группы «Новое кино», о которой я уже говорил. Одним из них был Эймос По, который в те годы снял фильмы «Иностранец» и «Неубранные постели». Это были уличные, панковские фильмы. По и Эрик Митчелл очень меня поощряли. Они постоянно спрашивали: «Джим, ну когда же ты наконец снимешь свои первый полнометражный фильм? Давай, не тяни!» И вот в 1979 году я снял свой первый фильм, «Вечные каникулы», и все благодаря этим ребятам. Они дали мне больше, чем киношкола.
В какой группе вы играли?
Одно время я был членом группы, которая играла во многих нью-йоркских клубах. (Смущенно.) Я не буду говорить, как она называлась. Я играл на примитивном синтезаторе «Муг», через него можно было пропускать записи различных звуков. Это пресэмплинг. Я играл на хитрым образом настроенной гитаре и пел вместе с соло-гитаристом. Почему-то мы часто выступали на разогреве у британских групп — у Echo & The Виппутеп, у Psychedelic Furs, у команды под названием Blurt, — не знаю уж, что с ними сталось (смеется). Мы много играли в Нью-Йорке. Мы не заработали на этом состояние, но у нас постоянно были выступления.
Это была эпоха Television и Teenage Jesus & The Jerks?
Нет, мы стали играть чуть позже. Группа существовала примерно с 1979 по 1982 год.
И вы были знакомы со всеми этими музыкантами?
Да. Я не очень хорошо знал ребят из Television, но я общался со многими другими музыкантами, например с RamoneSy Voidoids. Я был знаком с Джонни Тандерсом, с Дебби Харри. Все тогда собирались в «CBGB» и в «Max's Kansas City».
И вы собирались делать музыкальную карьеру?
Музыка для меня была и остается самой прекрасной формой самовыражения. Я продолжаю черпать вдохновение в музыке. Музыка, если хотите, часть моей души. Я не был профессиональным музыкантом, скорее «полудилетантом», как многие в то время (смеется), не знаю, насколько серьезно думал тогда о карьере — я и сейчас не особенно о ней думаю. Но я любил музыку, мне нравилось играть в группе, но раз уж я начал снимать кино... Тут были и другие причины, например то, что наша группа распалась. Так что я сосредоточился на режиссерской работе.
Значит, то, что в ваших фильмах играют такие персонажи, как Джон Лури и Том Уэйтс, можно считать следствием вашего общения с музыкантами?
Да, у меня всегда было больше друзей среди музыкантов, чем среди киношников. Хотя сейчас у меня есть несколько близких друзей из мира кино: Аки Каурисмяки, Клэр Дени, Роберто Бениньи. Но до сих пор большинство моих друзей — музыканты.
Почему вы пригласили Скриминг Джея Хоукинса сниматься в «Таинственном поезде».
Когда я жил в Акроне, на АМ-радиостанциях постоянно крутили его песню «I Put a Spell on You», подростком я часто ее слышал. Эта песня и тогда была уже не новой, но ее все равно крутили. В этой песне есть что-то завораживающее. Я разыскал Скриминг Джея — он тогда жил в трейлере в Нью-Джерси — и познакомился с ним. Его песню я использовал в фильме «Страннее рая». А потом, несколько лет спустя, я предложил ему сняться в «Таинственном поезде».
«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…».
«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…».
«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…».
«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вуди Аллен — отец-основатель жанра интеллектуальной комедии и один из наиболее знаковых персонажей современного кинематографа, постановщик таких признанных кинохитов, как «Все, что вы всегда хотели знать о сексе, но боялись спросить», «Любовь и смерть», «Энни Холл», «Манхэттен», «Пурпурная роза Каира», «Пули над Бродвеем», «Проклятие нефритового скорпиона», «Матч-пойнт», «Сенсация», «Мечта Кассандры» и многих других (к настоящему моменту — больше тридцати фильмов). С самого начала своей режиссерской деятельности он предпочитал сниматься в главной роли сам — и создал себе в кино легко узнаваемый имидж очкастого «умника, невротичного ньюйоркца и вечно рефлексирующего интеллигента, срочно нуждающегося в психоаналитике.
Чарльз Буковски — выдающийся американский писатель и поэт, давно ставший культовой фигурой во всем мире; лучшим поэтом Америки называли его Том Уэйтс и Жан Жене. Буковски всегда имел бóльшую популярность в Европе, чем в США, и в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил в сумме за два миллиона. Тексты его, несмотря на порой шокирующий натурализм, полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности, а образ рассказчика, алкаша и бабника, во многом автобиографичен (столь же автобиографичен поставленный по сценарию Буковски фильм Барбета Шрёдера «Пьянь» с Микки Рурком и Фэй Данауэй в главных ролях) и вызывает у российского читателя неизбежные ассоциации с другим знаменитым изгоем — Сергеем Довлатовым.
Он ворвался в кинематограф 90-х годов неожиданно, словно вынырнув из-под прилавка видеопроката, и первыми же киноработами сумел переписать стандартную формулу голливудского успеха. Он — эмблема поколения режиссеров, не снимающих, а скорее стреляющих при помощи кинокамер, которые призваны заменить пистолеты. Иронически пересмотрев мифологию криминального жанра, он оригинально соединил в своих фильмах традиции независимого и мейнстримового кино. Он ввел моду на крутой, отвязный, брутальный стиль самовыражения, который стремительно и неизбежно перекочевал с экрана в реальную жизнь.