Джихад. Экспансия и закат исламизма - [32]
Саудовская Аравия получила неограниченные средства для реализации своих давних амбициозных мечтаний о монополии на понимание ислама в масштабах уммы — всей общины правоверных. На протяжении 60-х годов динамичная поступь национализма сделала относительной политическую значимость религии в жизни государства. Война 1973 года изменила ситуацию. За пределами Аравийского полуострова ваххабитская доктрина имела успех лишь в среде ригористов (или «салафитов»), образовывавших весьма пестрое международное движение: «Братья-мусульмане» соседствовали здесь с группами индийцев и пакистанцев, а также с африканскими и азиатскими мусульманами, побывавшими в Мекке и вернувшимися в свои страны проповедовать «по-арабски» с целью очистить местный ислам от «суеверий». До 1973 года повсеместно сохраняли господствующие позиции национальные (местные) исламские традиции, воплотившиеся в народной религиозности, богословы различных правовых школ суннизма, утвердившихся в крупных регионах мусульманского мира (ханифитская — в тюркском ареале и в Южной Азии, маликитская — в Африке, шафиитская — в Юго-Восточной Азии), а также шиитское духовенство. Они с подозрением относились к пуританизму в саудовском исполнении, ставя ему в вину его сектантский характер. После 1973 года ваххабитские институты достигли нового уровня и перешли к широкомасштабному прозелитизму в суннитском мире (шииты, считающиеся еретиками, остались вне рамок движения). Ваххабиты поставили перед собой цель — сделать ислам главной действующей силой на международной арене и одновременно свести многочисленные интерпретации этой религии к символу веры хозяев Мекки. Их рвение охватывало весь мир, выплескиваясь через традиционные географические границы ислама и достигая Запада, где мусульманское иммигрантское население сделалось излюбленной мишенью саудовского прозелитизма.[81]
Однако распространение веры было не единственной задачей руководителей Эр-Рияда: религиозное подчинение стало ключевым условием для распределения помощи и субсидий, предоставлявшихся мусульманам всего мира, оправданием лидерства Саудитов и средством погашения зависти, вызываемой их богатством в глазах бедных африканских и азиатских единоверцев. Превратившись в управляющих огромной империи благотворительности, саудовские власти стремились придать ореол легитимности процветанию, которое приравнивалось к манне небесной, сошедшей на полуостров, где Пророку Мухаммаду было ниспослано Откровение. Всё это позволяло защитить хрупкую монархию, делая ее для всего окружающего мира страной благотворительности и религиозности. Это также должно было заставить всех забыть, что в конечном счете защита королевства обеспечивалась американской военной мощью и что режим, улемы которого поносили безбожников и Запад, находился в полной зависимости от США. Данная стратегия будет защищать дом Саудитов на протяжении всего периода нефтяного изобилия, пока война в Заливе 1990–1991 годов не опрокинет сложившееся равновесие.
Транснациональная саудовская «система», действуя через свою прозелитическую сеть, выделение субсидий, а также через завоз рабочей силы, которую она притягивала, вмешивалась в отношения между обществом и государством большинства мусульманских стран. Предоставляя финансовые ресурсы отдельным лицам, она позволяла им ослаблять узы верности, связывавшие их с правившими националистическими элитами. Но в 70-е годы доходы от нефти эти элиты рассматривали как шанс для себя, поскольку шальные деньги приносили облегчение (пусть и временное) режимам, которым угрожал демографический взрыв. С середины 70-х молодые выпускники вузов и маститые профессора, ремесленники и крестьяне из Судана, Египта, Палестины, Ливана, Сирии, Иордании, Пакистана, Индии, Юго-Восточной Азии и других стран стали переселяться в нефтедобывающие страны. В1975 году в государствах Залива проживало 1,2 млн рабочих-иммигрантов (из которых 60,5 % составляли арабы), а в 1985 году их было уже 5,15 млн, из которых 30,1 % составляли арабы и 43 % — выходцы с Индийского субконтинента (в большинстве своем мусульмане). В Пакистане в 1983 году денежные переводы от эмигрантов, осевших в странах Залива, оценивались примерно в 3 млрд долларов, при том что вся иностранная помощь, которую получала страна, не превышала 735 млн долларов.[82]
Социальное и экономическое влияние этих миграционных потоков было огромно. Прежде всего они снижали уровень безработицы (особенно среди дипломированных специалистов) в критический период, когда на рынок труда приходило первое поколение, родившееся после обретения независимости, — порождение демографического взрыва, оттока из деревень в города и распространения образования. Именно это поколение оказывалось наиболее склонным к проявлению социального недовольства. Далее, они обеспечивали национальную экономику валютой благодаря средствам, перечислявшимся семьям, оставшимся на родине. Мигранты создавали новые потоки циркуляции богатств, материальных благ и услуг, которые выходили из-под контроля государства. Наконец, большинству мигрантов, возвращавшихся на родину с изменившимся социальным статусом, это предоставляло возможности ускоренного социального роста. Вчерашний низкооплачиваемый чиновник теперь владел иномаркой, «строился» в престижном пригороде и заводил хозяйство или жил торговлей, не будучи за это в долгу перед государством, которое не могло бы предоставить ему таких возможностей.
