Джиадэ. Роман ни о чем - [26]
Последующее представляется в таком приблизительно виде. Международная белогвардейская пресса всех толков и оттенков принялась всячески злорадствовать и инсинуировать по поводу того, что наконец-то будет доказана подложность письма Понсонби, опубликованного в свое время Раковским, – используя это для агитации против признания СССР единственной еще не признавшей ее державой, именно Монакским королевством. Сам Понсонби продолжал клясться бородой последнего турецкого султана и луной, что никогда он никакого частного письма Раковскому не посылал и вообще ни в чем не виноват, так как он, как говорится, не верблюд.
Конечно, советская власть официально протестовала против подобных лживых измышлений и настаивала на аутентичности этого письма, выкраденного наемником Антанты, и общественное мнение Америки, как оно это всегда делает в самые критические моменты европейской жизни, вмешалось в инцидент и потребовало компетентной экспертизы письма.
Экспертиза была поручена профессору Годдарду-младшему, занимавшему кафедру каллиграфии при Ворчестерском рабфаке имени товарища Бела Кун. Пока длилось исследование письма, газеты не получали никаких информаций, однако очень скоро в печать проникли слухи о каких-то двух недостающих в письме буквах, что радикальная часть печати поставила в связь с крупными злоупотреблениями двенадцати видных сенаторов и одного миллиардера-нефтепромышленника.
Наконец результаты экспертизы были опубликованы. Профессор каллиграфии Годдард-младший торжественно свидетельствовал, что весь текст подлинного письма оказался по тщательном его сличении точно соответствующим советской редакции, за исключением одной лишь подписи корреспондента. Профессор Годдард-младший удостоверял, что даже исследование подписи через особо мощный телескоп, который он для этой цели одолжил у своего старшего брата, не привело его к иным выводам, почему и должно считать незыблемо установленным, что на письме, адресованном Раковскому, подписи мистера Понсонби действительно не имеется, а вместо того имеется подпись нижеследующая: «пособи».
Добросовестный и вдумчивый эксперт не успокаивается, представив факты, но делает и вытекающие из них научные выводы. Годдард-младший, в общем несомненно расположенный в пользу русской нации, высказал предположение, что не советская власть сфабриковала подложное письмо, приписав его текст почтенному помощнику Макдональда, а просто неведомый миру шутник, неуместно желая позабавиться, сочинил письмо как бы от имени Понсонби и отправил его Раковскому, подписавшись собственным невымышленным именем, чем невольно ввел в заблуждение адресата. Фамилия корреспондента, согласно изложенной гипотезе, должна читаться так: «Пособи». Почему же, если это на самом деле фамилия, собственник ее вопреки общепринятому обычаю написал ее со строчной, а не прописной буквы? Предвидя подобный вопрос, Годдард отвечал: очень просто – боясь быть легко разоблаченным, проказник находчиво переменил «пе» прописное на «пе» строчное, укрывшись тем самым в известном смысле за спасительным литературным псевдонимом и одновременно придав некоторую пасквильность этому не на шутку потрясшему цивилизованный, то есть буржуазный мир словечку «пособи».
Ленинград. Апрель 1924 г.
II. Блаженная исповедь или Испытание верой
В Смольном среди примерных и озорных институток воспиталась и развилась Вера. Однажды Смольный Веру утратил. И еще иное произошло: Веру, кровно со Смольным связанную, жизнь резко отделила, отгородила от него; так распорядилась жизнь, что прежняя связь была разрушена, и оказалось, что закон Смольного, который был и законом Веры, перестал быть ее законом. С этих пор вся жизнь Веры стала иной, новой, а сама Вера, оставаясь собой, также стала новой, иной.
Когда совершалось это таинственное превращение, когда смущенная невеста давала пред алтарем свой радостный и торжественный обет, священник Ф-ий издавал экскурс об антиномической структуре разума, доказывая его двузаконность: «В разуме статика его и динамика его исключают друг друга, хотя они и не могут быть друг без друга. Мы не можем мыслить процесса, не разлагая его на последовательность стационарных состояний, на последовательность моментов неизменности. Указанная антиномичность…»
Такой именно двузаконной была новая жизнь Веры, определявшаяся двумя состояниями – движением и покоем, причем лишь первое дано было выражать Вере.
Указанная антиномия поневоле приводит мысль к антимонии – сурьме, из которой аптекарши, как известно, превосходно приготавливают антимонное вино, употребляемое с успехом в качестве рвотного. Здесь намеренно взяты и использованы «аптекарши» вследствие связанности образом одной из них, именно «Аптекарши» графа Сологуба, написанной подарком Смирдину-книгопродавцу.
– Видеть во сне грибы или сырое мясо – неприятность; ребенка – диво; если стоишь в воде совсем голая – к болезни; лошадь – ложь, обман; собака – друг; пожар – непременно ссора, разрыв; а хорошее – это новая розовая шляпка. Когда я вижу во сне розовую шляпку, муаровую, отделанную кружевами и лентами, всегда случается что-нибудь ужасно приятное. Вот и сегодня уже под утро такой сон, и что ж, он не обманул меня: наконец-то вы вспомнили, пришли после исчезновения почти на год. А вы верите снам?
В сборник произведений выдающегося русского писателя Глеба Ивановича Успенского (1843 — 1902) вошел цикл "Нравы Растеряевой улицы" и наиболее известные рассказы, где пытливая, напряженная мысль художника страстно бьется над разрешением вопросов, поставленных пореформенной российской действительностью.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Сказки» — одно из самых ярких творений и наиболее читаемая из книг Салтыкова. За небольшим исключением, они создавались в течение четырех лет (1883–1886), на завершающем этапе творческого пути писателя.
Константин Михайлович Станюкович — талантливый и умный, хорошо знающий жизнь и удивительно работоспособный писатель, создал множество произведений, среди которых романы, повести и пьесы, обличительные очерки и новеллы. Произведения его отличаются высоким гражданским чувством, прямо и остро решают вопросы морали, порядочности, честности, принципиальности.В седьмой том вошли рассказы и повести: «Матроска», «Побег», «Максимка», «„Глупая“ причина», «Одно мгновение», «Два моряка», «Васька», и роман «Жрецы».http://ruslit.traumlibrary.net.
Впервые напечатано в сборнике Института мировой литературы им. А.М.Горького «Горьковские чтения», 1940.«Изложение фактов и дум» – черновой набросок. Некоторые эпизоды близки эпизодам повести «Детство», но произведения, отделённые по времени написания почти двадцатилетием, содержат различную трактовку образов, различны и по стилю.Вся последняя часть «Изложения» после слова «Стоп!» не связана тематически с повествованием и носит характер обращения к некоей Адели. Рассуждения же и выводы о смысле жизни идейно близки «Изложению».
Впервые напечатано в «Самарской газете», 1895, номер 116, 4 июня; номер 117, 6 июня; номер 122, 11 июня; номер 129, 20 июня. Подпись: Паскарелло.Принадлежность М.Горькому данного псевдонима подтверждается Е.П.Пешковой (см. хранящуюся в Архиве А.М.Горького «Краткую запись беседы от 13 сентября 1949 г.») и А.Треплевым, работавшим вместе с М.Горьким в Самаре (см. его воспоминания в сб. «О Горьком – современники», М. 1928, стр.51).Указание на «перевод с американского» сделано автором по цензурным соображениям.
Когда в 1911 г. разразилась итало-турецкая война за власть над колониями в Северной Африке, которым предстояло стать Ливией, основатель итальянского футуризма, неистовый урбанист и певец авиации и машин Филиппо Томмазо Маринетти превратился в военного корреспондента. Военные впечатления Маринетти воплотились в яростном сочинении «Битва у Триполи» (1911). Эта книга поэтической прозы в полной мере отразила как литературное дарование, так и милитаристский пафос итальянского футуриста. Переведенная на русский язык эгофутуристом и будущим лидером имажинизма В.
Книга представляет собой незавершенную антологию русского поэтического авангарда, составленную выдающимся русским поэтом, чувашем Г. Айги (1934–2006).Задуманная в годы, когда наследие русского авангарда во многом оставалось под спудом, книга Г. Айги по сей день сохраняет свою ценность как диалог признанного продолжателя традиций европейского и русского авангарда со своими предшественниками, а иногда и друзьями — такими, как А. Крученых.Г. Айги, поэт с мировой славой и лауреат многочисленных зарубежных и российских литературных премий, не только щедро делится с читателем текстами поэтического авангарда начала ХХ века, но и сопровождает их статьями, в которых сочетает тончайшие наблюдения мастера стиха и широту познаний историка литературы, проработавшего немало лет в московском Государственном Музее В.
Книга является первым современным изданием произведений «футуриста жизни» Владимира Гольцшмидта (1891?-1957), поэта, агитатора, культуриста и одного из зачинателей жанра артистического перформанса.Основатель московского «Кафе поэтов» и создатель памятника самому себе, авантюрист и йог, ломавший о собственную голову доски во время выступлений, Гольцшмидт остался легендарной фигурой в истории русского футуризма.В данном издании полностью воспроизводится единственная и редчайшая книга стихов и манифестов Гольцшмидта «Послания Владимира жизни с пути к истине», изданная на Камчатке в 1919 году, а также публикуется свод мемуаров и критических статей об этом недооцененном деятеле русского авангарда.http://ruslit.traumlibrary.net.
В новом выпуске «Библиотеки авангарда» — первое переиздание романа поэта, прозаика, художника, авиатора, виднейшего участника футуристического движения В. В. Каменского «27 приключений Хорта Джойс» (1924). Опираясь на традиции авантюрной и научно-фантастической литературы, Каменский синтезирует в своем романе многочисленные сквозные темы собственного творчества, выдвигает представление о действенной, управляющей событиями «радио-мысли» и идеи, близкие к концепции ноосферы. Одновременно в романе властно звучат центральные для Каменского мотивы единения с природой, возрождения в смерти.