Джейн Сеймур. Королева во власти призраков - [6]

Кэтрин плакала, обхватив руками извивавшегося в ее объятиях Джона. Бедняжка стала очень легка на слезу. Отец положил руку ей на плечо, стараясь утешить. Трогательно было видеть, как нежно он привязан к невестке.

Джейн обняла Эдварда, зная, что за суровой маской на его лице прячется печаль: брат был расстроен отъездом сестры. Томас наклонился поцеловать ее и выглядел при этом подавленным. Гарри усиленно моргал глазами, чтобы не расплакаться, и тепло обнял Джейн, а Энтони благословил. Как же она будет скучать по ним! С трудом ей удалось оторваться от сестер, а потом мать крепко прижала ее к груди.

– Господь да пребудет с тобой, мое дорогое дитя, – сквозь слезы проговорила она. – Я приеду навестить тебя очень скоро.

Приоресса оказалась женщиной видной, с широкой костью. Она величественно и спокойно восседала в монастырской приемной, из белоснежного вимпла выглядывали румяные щеки. Настоятельница сделала разумное предложение: пусть Джейн поживет в общине несколько недель, чтобы проверить, верно ли она распознала свое призвание.

– Мы не будем обсуждать твое приданое, пока ты не решишь остаться с нами, но взнос на твое содержание мы примем с радостью, поскольку члены нашего ордена дают обет бедности.

Стоило посмотреть на кабинет, в котором сидела приоресса, – турецкий ковер, резная дубовая мебель, серебряная посуда, – и можно было усомниться в справедливости последнего утверждения, но сэр Джон быстро протянул настоятельнице увесистый кошель. Потом он пожал руку Джейн, благословил ее и ушел.

Под строгим руководством приорессы юная послушница очень скоро поняла, какой свободой наслаждалась в Вулфхолле и как снисходительны к детям были ее родители. Приехав в обитель из шумного дома, где кипела жизнь, Джейн находила монастырскую тишину почти невыносимой. Пища готовилась скудная и простая, она не шла ни в какое сравнение с тем изобилием, которое царило на столе у ее матери; тюфяк в келье был тонкий и комковатый, а черное облачение из грубой шерсти, которое ей выдали, неприятно натирало кожу. Однако Джейн была готова к этим испытаниям и знала: не стоит ожидать мирского комфорта в религиозной жизни. Она понимала, что придется вставать по ночам, чтобы присутствовать на службах, хотя не представляла, насколько изматывающим для нее будет постоянное прерывание сна. От нее потребуют целомудрия – к этому Джейн была готова, – но она не осознавала, что никогда больше ей не будет позволено прикоснуться к другому человеку, разве что в случае крайней необходимости. Она готовилась испытать себя в умерщвлении плоти, но не думала, что дрожать от холода придется почти постоянно, за исключением одного часа в день, который монахиням позволялось проводить в единственной обогреваемой комнате, где имелся очаг.

Юная послушница крепилась. Под чудесное пение хора сестер дух ее воспарял к небесам. Часами она молилась в церкви, обращаясь к Господу и стремясь обрести внутренний покой, который позволит ей услышать Его голос. Девушка благоговейно поклонялась статуям святых и пришла к убеждению, что, как и Мария в домашней часовне, они были ее друзьями. Она постепенно привязывалась к другим послушницам, с которыми знакомилась ближе в моменты дневного отдыха, и радовалась, когда они хвалили ее вышивки.

Однако, когда испытательный срок в Эймсбери подошел к концу, Джейн отправилась домой. Надежды на обретение мира и покоя оказались иллюзорными. Казалось, мирские желания никогда не отпустят ее и ей придется бороться с ними вечно. Она чувствовала, что на это у нее не хватит жизненных сил.

Но было и еще кое-что – одна тревожившая ее мысль. Если монахини давали обет бедности, почему тогда приоресса Флоранс носила облачение из дорогого шелка и ей подавали любую еду на выбор в уютном приемном зале? Почему-то ей позволено иметь карманную собачку – отвратительную, злобно тявкающую бестию, которая обнажала зубы и рычала, стоило кому-нибудь приблизиться к ней, и только хозяйка могла брать ее на колени и нежно поглаживать.

– Я не знаю, есть ли у меня призвание, – призналась Джейн в последнее утро, но на самом деле ей хотелось сказать, что Эймсбери оказался совсем не таким, каким она его себе воображала.

– Монастырская жизнь накладывает обязательства, – сказала приоресса. – Я готова принять в обитель монахиню, которая точно знает, что таково ее призвание, но ты сомневаешься. Поезжай домой и подумай еще раз, благословляю тебя.

И Джейн отправилась домой в легком смятении чувств. Чем дальше она ехала, а до Вулфхолла было шестнадцать миль, тем больше убеждалась, что жизнь в Эймсбери не для нее. Конечно, там было кое-что, по чему она будет скучать, но многое с радостью оставит позади навсегда.

Родные страшно обрадовались встрече.

– Нам тебя очень не хватало! – воскликнул Гарри, тепло обнимая Джейн. – Вулфхолл стал совсем не тот.

– Ты не создана для монашеской жизни, – улыбнулся Энтони.

Мать покачала головой и заключила дочь в объятия.

Джейн поцеловала ее, скрывая раздражение:

– Я не знаю. Может статься, в будущем я поступлю в какой-нибудь другой монастырь. А про Эймсбери много чего расскажу вам. Вероятно, это не лучшее место для проверки своего призвания. Но мне все равно хочется стать монахиней.