Джеремия - [7]

Тебя лишают дворянского достоинства, выгоняют из дома, и, что хуже всего, у тебя отнимают кредитную карту. Диплом экономиста оказывается бесполезным: даже если б ты мог применить свои знания в новых условиях — а это невозможно — из страха перед лордом никто не дал бы тебе такую работу. Некоторое время вы перебиваетесь на зарплату жены. Тебе всё ещё кажется, что идёт ролевая игра. Общество разыгрывает шестнадцатый век, и в этом дурном театре тебе и твоей жене отведены роли Ромео и Джульетты. Потом твоя жена, как и все женщины, теряет право на квалифицированную работу, и вы опускаетесь в нищету. На беду, новая власть четвертует людей за продажу противозачаточных средств, и цены на чёрном рынке вам уже недоступны. Вы предохраняетесь как можете, но это только оттягивает неизбежную беременность твоей жены. Из-за того, что она не крещена, вы теряете право на государственное пособие. Жена упорно отказывается креститься. Тебя это злит, но через некоторое время все пособия отменяют — для всех. Чтобы не умереть от голода, ты работаешь грузчиком и продавцом. Жене приходится сидеть дома. Женщине без креста на шее опасно выходить на улицу.

За год, прожитый в быстро растущих трущобах, тебе становится почти ясно, что всё это не игра. Почти. К сожалению, ты дурак и именно поэтому остался за бортом. Когда ты узнаёшь о смерти отца, твой брат, молодой фанатичный рыцарь, уже принимает в наследство лен, титул и твою судьбу.

Может быть, тебя бы и не тронули, но ты имеешь наглость прийти на похороны отца. Когда тебя не пускают в усадьбу, ты начинаешь качать права. Тебе всё ещё непонятно, что эта новая жизнь не предусматривает для тебя даже призрака прав. Тебе в недвусмысленных выражениях приказывают убираться в свои трущобы, и ты совершаешь ещё одну ошибку. Ты начинаешь публично, на улице, ругать жандармов, твоего отца, брата и весь новый строй. Ты даже не замечаешь, что люди в ужасе отходят на другую сторону улицы и вокруг тебя становится пусто.

Ночью жандармы врываются в вашу комнату. Твоя жена, на шестом месяце беременности, запирается в уборной. Они начинают ломать дверь, и ты протыкаешь руку жандарма ножом. Тебя скручивают и долго, беспощадно бьют. Тебе становится ясно, что игра зашла слишком далеко, но насколько далеко, ты понимаешь в тот момент, когда твою вопящую жену вытаскивают из уборной и четвертуют у тебя на глазах.

И тогда ты кричишь, кричишь и кричишь, ты орёшь без конца, и добро бы ты просто орал, но ты ещё и проклинаешь короля, королеву и Святую Римско-Католическую Церковь. Так ты и оказывешься в каменном мешке на ближайшие десять лет. В этом гробу твои крики уже никому не слышны и никого не беспокоят.

Северин выпил свою рюмку до дна.

— Этого человека зовут Хульо Борхе, — сказал он. — Я знаю эту историю от него самого. Сарагоса не так уж далеко отсюда. Завтра утром, как проспишься, ознакомься с новостями. Это уже должно быть в сетях — мы на днях выгнали с неё гитов.

Джереми молча наполнил рюмки до краёв.

* * *

— Да, о гитах, — сказал Джереми, — ты что, не знал, что крестоносец прилетел на своём корабле не один?

— Мы их просканировали, — сказал Северин. — Приборы показали двоих людей — сам рыцарь и его пилот.

— А приборы cidai от людей отличают?

— Вавилонские — нет, а наши отличают. В этот раз облажались. Это всё магнитные поля — тот же Бриарей… По крайней мере мне хочется так думать. Проверим. Мне очень не нравятся альтернативы.

— Бриарей — сильная планета, — сказал Джереми.

— Да, — согласился Северин. — Вызывает почтение. — И он посмотрел на закленное фольгой окно под самым потолком.

— Ты как думаешь, кто её создал? — спросил его Джереми. — И Мирамар. Кольца Бриарея. Кто сделал всё это?

— Кто-то да сделал, — сказал Северин. — И как сделал… А что?

— Оно… громадное. Огромно сильное, само своё. Не наше. И всё равно люди могут здесь жить. Как будто кто-то специально оставил такую лазейку. Возможность жить здесь для людей. — Он не мог объяснить это лучше. Мысли путались. — Здесь хорошо.

— Да, — сказал Северин. — Красивая работа. Красивый мир. Может быть, его создал ты.

— Я?

— Ты. Или сам Бог. Знаешь, Отец всего сущего.

* * *

На столе остались три пустые бутылки, но голова Джереми была странно ясной. Когда они покинули пивную, снаружи было уже тихо. Люди давно разошлись по домам. По ночам нанопластик не имитировал эффекты атмосферы, и усыпанное яркими звёздами небо было абсолютно чёрным. Тёмно-пурпурный Бриарей поглощал небосвод.

— Трофей, — вдруг сказал Северин. — Забери себе Друссов топор.

Он нетвёрдо держался на ногах.

— Ты тоже заметил сходство? — спросил Джереми.

— У него на топоре это самое и написано. «Снага-паромщик не знает возврата».

— Это зря, — сказал Джереми. — Если бы настоящий Друсс встретил гитов, он порубил бы их на дрова.

— На щепки, — согласился Северин. — Страшный был человек. На него враги втроём не ходили.

— Трое, — сказал Джереми. — Один боец, под завязку накачанный бустерами. На случай, если он не справится, ещё двое.

— Обидно? — с ухмылкой спросил Северин.

— Мало. На Рана они вышли всемером.

— Так они же его и убили.

* * *

Путь на Красную Площадь был долог для пьяных ног. Площадь была темна и пуста, прожекторы притушены. Место поединка было огорожено неоновой лентой. Адьютант Северина дежурил у «Призрака».