Джентльмены - [33]

Братья долго сидели в отдалении, беседуя друг с другом, и празднование мало-помалу вернулось в прежнюю колею: ваше здоровье, графья и бароны, и так далее. Генри припас несколько бутылок «Грёнстедтс Экстра», отличного коньяка, особо оживившего компанию. Парни вели горячие споры о судьбах мира, а Королева разошлась и принялась танцевать степ, доказывая, что когда-то была танцовщицей.

Было уже довольно поздно, когда Лео наконец оказался рядом со мной. Он успел немало выпить, но казался собранным, хоть и усталым. Он спросил, как мне живется в квартире и чем я занимаюсь. Я рассказал, что пишу современный вариант «Красной комнаты», что дело движется и что живется мне прекрасно.

— А как дела в Нью-Йорке? — спросил я. — Генри все ждал писем, но их не было…

Взгляд Лео потяжелел и почернел, одновременно излучая угрозу и равнодушие. Он долго молчал, уставившись на подсвечник.

— Да, — произнес он, наконец. — Было здорово. Очень здорово. Дома, наполненные магмой — словно город стоит на вулкане, — вывески и окна горят и пульсируют, только и жди извержения. Я часто ходил в кино…

— Ясно, — отозвался я, немного сбитый с толку. — Ясно.

— Ты мне поверил? — спросил Лео, не отрывая взгляда от свечи.

— Что? — переспросил я. — Как это — поверил?

— Ну, про дома? — Лео улыбнулся.

— Почему я не должен верить тебе?

— Потому что я там не был, — ответил Лео. — Я никогда не был в Америке.

Я усмехнулся, чувствуя, что этот странный человек совершенно заморочил мне голову.

— Что ты ржешь? — угрюмо спросил он.

— Не знаю.

— Я в психушке лежал, — сказал Лео. — В психушке.

Братья

«Гербарий» (Лео Морган, 1948–1959)

«Мое сердце больше не бьется, / оно отбивается…» — такие строки я нашел в пропахших благовониями комнатах Лео пару дней назад, и сейчас у меня есть повод сомневаться в том, что это сердце до сих пор отбивается. Поэзия Лео Моргана носит несомненный отпечаток инфернальности: слова, высеченные демиургом, шаманом, колдуном Морганом на стенах наших внутренних пещер, среди сталактитов слез. Эти слова словно магический код, последний сигнал для наших душ, готовых ринуться в атаку со штыком совести наперевес.

Как и все маги современности, Лео попал в психиатрическую лечебницу, и на окраине Стокгольма, в Лонгбру, теперь хранится личное дело пациента Лео Моргана под номером 480228, а также полный псевдоанамнез. Я, разумеется, не получил доступа к документу: в отличие от истории болезни фашиста и идиота Германа Геринга, он по-прежнему конфиденциален — но я не дурак, и у меня есть связи. Однажды мне представилась возможность констатировать, что документ без преувеличения можно назвать «отмытым», то есть содержащим задним числом откорректированную и цензурированную историю болезни. Поэтому я и пользуюсь определением «полный псевдоанамнез».

Объяснить, зачем кому-то понадобилось подменять документы, уже сейчас означало бы предвосхитить события и поместить развязку этой истории в самом неподходящем месте. Это, конечно, не триллер, но и не диссертация по психиатрии. У меня есть лишь смутные догадки относительно того, кому могло быть выгодно цензурировать и корректировать факты, которые, на первый взгляд, вряд ли стоили совершения такого тяжкого преступления. Но многое не является тем, чем кажется на первый взгляд.

Итак, Лео Морган был помещен в психиатрическую лечебницу Лонгбру в мае 1975 года. Первым диагнозом врачей была кататония, которая подразумевает полную недееспособность, оцепенение, мутизм и полный отказ от коммуникаций с внешним миром.

Кататония имеет некоторое сходство с иногда наблюдаемым у детей аутизмом. За симптомами может скрываться психоз, какая-то травма, одно или ряд переживаний, которые не были ни объяснены, ни проработаны. Душа, в которой накопились вопросы, ненависть и страсти, в итоге впадает в полную или частичную пассивность.

Несколько врачей высказывали свое мнение по поводу этого явления, и некоторые из них предполагали, что в детстве пациент Лео Морган был латентным аутистом, который интуитивно находил каналы для вывода травматических переживаний. Лишь когда каналы перестали функционировать или, как выразился один из докторов: «когда каналы заросли тиной фрустрации» — среди врачей есть поэты, воистину! — болезнь дала о себе знать в полную силу.

Возможно, данные высказывания вполне обоснованы: врачи, как правило, являются компетентными специалистами, и мои собственные наблюдения частично совпадают с «отмытым» анамнезом. Странным казалось то, что лишь один из врачей искал ключ к вратам души Лео в его поэтических произведениях. Это явно указывает на отсутствие творческого подхода в работе как общего порока в подходе к душевнобольным. Лично я рассматриваю стихи Лео как очевидную, чтобы не сказать основную часть истории его болезни.

Но, несомненно, важнейшим и решающим обстоятельством является сокрытие некоторых фактов, совершенное каким-то медицинским начальником, за действиями которого скрывалась бесплотная Власть. Случай Лео Моргана был лишь небольшим эпизодом в разветвленной и для такого новичка, как я, необозримой истории, которая среди посвященных носила имя «дело Хогарта». История нашей страны в двадцатом веке включает в себя ряд так называемых «дел», в рамках которых вскрывали и выносили на всеобщее обсуждение — по крайней мере, в приличествующей степени, — роялистские махинации или военный шпионаж, чтобы затем спрятать среди документов с пометкой «Скандалы». Подобные «дела», или скандалы, периодически возникают во всех цивилизованных и в то же время коррумпированных странах. Это неизбежно и даже желательно, и когда все заканчивается — то есть когда козлы отпущения оказываются у позорного столба, а то и за решеткой, — самые ярые защитники справедливости и демократии принимаются бить себя в грудь и прославлять самих себя и замечательную самоочищающуюся систему. Все это — неотъемлемая часть скандала: рука руку моет — нередко под звуки национального гимна.