Джентльмен что надо - [69]

– Он же, в конце концов, твой сын, – сказала Лиз и ушла на кухню.

Вспомнив об алфавите из яблочной кожуры и сахарных палочек, она с горечью подумала, что заботами Ралея мальчик едва ли научился бы читать, а теперь он забьет его головку всякими безумными рассказами, и она потеряет сына. Браня служанку за то, что она пересушила пудинг, Лиз раздумывала над тем, как вырос интерес маленького Уолтера к делам отца по сравнению с прошлым его визитом. Она сама не ожидала – и это ее потрясло, – что она станет ревновать сына к отцу. Но, хотела Лиз того или не хотела, она должна была признаться себе, что ее муж все так же очарователен. И, увидев его этим утром, немного постаревшего, растерявшего свое здоровье, она была глубоко тронута его обликом, и это натолкнуло ее на мысль поехать в Лондон, чтобы находиться рядом с ним и окружить его своими заботами, в которых он явно нуждался, хотя никогда и не признавался в этом.

Вернувшись из кухни, Лиз увидела, что гости с хозяином покинули застолье и сели возле огня. Мальчик пристроился на поручне кресла отца и задавал лорду Кобхэму вопросы, проявляя полное самообладание. Правда, лорд Кобхэм избрал для беседы подходящий предмет – пони, но Лиз пожалела, что стеснительность Уолтера так легко прошла в присутствии такой компании.

– А ну-ка, сбегай на кухню, Уолтер, – приказала она. – Я забыла сказать Марте, чтобы она подогрела эль для ряженых. Они вот-вот явятся.

Уолтер, хоть и неохотно, подчинился, и, как только он вышел из залы, за окнами, в чистом, морозном воздухе зазвучала песня.

Мы поем вам о деве,

Деве благодатной.

Царем всех царей

Сын ее стал когда-то.

Он так тихо пришел

К своей матери славной,

Как в апреле роса

Окропляет травы.

Он так тихо вошел

В дом и сел у стены,

Как в апреле роса

Окропляет цветы.

Он так тихо приник

К ложу матушки-девы,

Как в апреле роса

Окропляет побеги.

Мать и дева – одно,

И подобной ей нет,

Лишь одной ей дано

Нести Матери крест.

Последовали шарканье ног в тяжелой обуви по промерзшей земле, покашливанья; потом они снова запели.

Как Иосиф шел да по полюшку, и услышал он

песню ангела:

Этот день, мол, будет днем рождения, днем рождения

Иисуса Христа.

Он не станет-де умыватися вином красным,

ни вином белым,

А умоется он водой чистою, водой чистою

да польют его.

И не будет он облачатися в пурпур-золото,

в злату мантию,

Словно дитятко невинное, обрядят его

в покрова белые.

Не серебряной и не золотой будет люлька его,

люлька первая,

Будут ясли в хлеву, ясли жесткие его первою

колыбелькою.

Как Иосиф шел да по полюшку, и услышал он

песню ангела,

И в ту полночь родился сын, и он стал наш царь,

царь небесный наш.

– Я приглашу их в дом? – спросила Лиз. – Не то мясо подгорит.

– Пусть они споют еще немного, – сказал Ралей. – Я люблю эти старинные песни. А мясо подождет, такое бывает разве что раз в году.

И сидела Мария, и качала она дитя малое

на коленях своих,

Приходили волхвы, поклонялися и дары к ногам

Девы складывали.

Ряженые едва успели окончить вторую строку, когда Лиз вскочила на ноги.

– Этой песни я не переношу! – вскричала она. – Я знаю, что будет дальше.

– Это что-то новенькое, что тебе там не нравится? – спросил Ралей.

Но Лиз уже отворяла двери.

– Люди добрые, желаю вам счастливого Рождества. Заходите и будьте желанными гостями.

Вошли шестеро мужчин и шестеро мальчиков в кожаных капюшонах, изображавших различных животных. Из-под длинных ослиных ушей, из-под остреньких кошачьих ушек и висячих ушей мастифов выглядывали раскрасневшиеся деревенские лица. Они выпили свой эль, провозгласили свои рождественские поздравления, добавляя странно занудными голосами: «Бог да благословит хозяина этого дома, а также его хозяйку, а также всех маленьких детей, собравшихся вокруг этого стола». Затем они удалились, чтобы повторить свое представление где-нибудь в другом месте.

– Интересные эти маски, – сказал Ралей, снова усаживаясь вместе со всеми за стол. – Вроде бы к Рождеству они не имеют никакого отношения, однако это один из древнейших обрядов.

– Может быть, он имеет какое-то отношение к животным в стойле, – заметила Лиз, проследив внимательно, все ли необходимое есть у ее гостей.

– Марта говорила мне, что на Рождество в полночь все животные становятся на колени. Но это неправда, папа, в прошлое Рождество я до поздней ночи не спал, чтобы самому убедиться в этом, – сказал Уолтер.

– Не думаю, чтобы животные имели хоть какое-то представление о времени, – сказал Ралей, – однако это забавно.

– Это то же самое, что рассказ о том, как двумя рыбами и пятью хлебами накормили пять тысяч человек, – очень серьезно заявил Уолтер, – я в это никогда не мог поверить.

Ралей рассмеялся, а Лиз кинула на него недовольный взгляд.

– Что за дурацкие разговоры в рождественский вечер, – сказала она. – Ты должен верить, что Бог может сделать все.

– Тогда он мог бы поставить животных на колени.

– С какой стати? Может, он сознавал, как нехорошо и глупо с твоей стороны так поздно не спать, и поэтому не позволил им опуститься на колени. А сейчас займись своим ужином и перестань болтать.

Лорд Комптон обратился к хозяину:

– Странную вещь я услышал перед самым нашим отъездом. Строго между нами, но меня торжественно заверили, что Харингтон, крестник королевы, отправил шотландскому Якову рождественский подарок, лампу с надписью: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!»