Джентльмен что надо - [45]

– Что в ней такого, что делает ее мнение таким весомым? Для любви – слишком стара, для идеала – слишком фальшива и тщеславна, и тем не менее ей все должны поклоняться и льстить. Что же в ней такого?

Раскрыть секрет притягательности – возможно ли это? Способен ли Уолтер, с его умом и умением все так хорошо объяснять на словах, облечь это в такую форму, что ее можно было бы изучить и затем примерить к себе?

– Я не могу объяснить это, Лиз. Сомневаюсь, что сможет кто-либо другой. На нее можно злиться, но это все равно что злиться на Всевышнего – себе же хуже. Можно ублажать ее самой невероятной лестью и презирать ее за то, что она ее принимает, сознавая при этом глубоко в душе, что ее нельзя обмануть. С ее флиртом и скаредностью она может выставлять себя в самом смешном виде. Но несмотря на все это, она обладает таким достоинством, которое не может быть унижено ничем, даже ее собственным поведением. Она – Королева. Она – сама Англия. И если бы я вызвал хотя бы улыбку на ее устах или если бы она сказала в мой адрес «Хорошо сделано», я бы не стал подсчитывать, чего стоили мне эти ее слова… Но все это не имеет никакого отношения к тебе, любимая. И то, что я делюсь с тобой своими мыслями, только подтверждает это. Ты – это я, и поэтому ты должна понять меня.

И он посмотрел на нее своим долгим, неотрывным взглядом, от которого в недавнем прошлом у нее сердце переворачивалось в груди, но на этот раз она устояла и перед ним.

– Я понимаю. Понимаю также, насколько правильно поступают католики, требуя от своих священников дать обет безбрачия. Набожный человек, фанатик, предан он Богу, или Королеве, или Подвигу, не годится для таких простых вещей, как семейный очаг, собственный дом.

– Горечь твоих слов говорит о твоем негодовании против меня

– Напротив, я жалею тебя, как жалела бы любого больного человека. Ты болен. Ты бросаешь женщину, которая любит тебя, чтобы служить той, которая тебя презирает. Ты покидаешь Шерборн ради страны, где за каждым кустом тебя подстерегает смерть. Если это не болезнь… Прекратим разговор на эту тему.

Она зажгла свечи и снова села за свою работу. Туда-сюда, туда-сюда сновала иголка. И так же безотчетно сновали мысли женщины, которая начала познавать, насколько ненадежны узы любви. Неведомое взывало к мужским сердцам. Оно было повинно в том, что однажды Ралей сел за нее в Тауэр, оно же повинно в том, что теперь он не может остаться с нею в Шерборне. За четыре года совместной интимной жизни рассеялось былое очарование… А не в этом ли секрет притягательности королевы? При этой мысли Лиз застыла с иголкой в руке. Никто по-настоящему не знает королеву. Ходили всякие слухи о том, что ее тело так же загадочно, как и ее ум. И Лиз вдруг твердо поверила в постоянно дискутируемую девственность Елизаветы.

Вполне вероятно, подумала Лиз, королева полна желания удержать при себе мужчину, но не способна овладеть им. Что в таком случае она, Лиз, должна предпринять? Ответ напрашивался сам собой. Что сделала сестра Елизаветы для того, чтобы удержать в Англии Филиппа Испанского? Привязала его к себе байками о своей беременности, и он в них поверил и ждал до бесконечности рождения ребенка, который никогда не был зачат. Не попытаться ли и ей поступить так же? Сможет ли это удержать Ралея при ней? Вряд ли. Может, на какое-то время это и расстроит его планы. Однако не только планы, но и его веру в нее, и радость общения с ним. Слишком дорогая цена.

Лиз в одинаковой мере почувствовала себя и измученной, и несчастной. Устало поднявшись, она отставила в угол станок и ушла спать.

Спустя час или чуть позже Ралей потянулся к ней и хотел привлечь ее к себе. Он мечтал о примирении и о любви в те короткие мгновения, что еще оставались у него. Но Лиз отвернулась от него и молча отодвинулась на самый край широкой постели. Он был слишком гордым и щепетильным человеком, чтобы повторить попытку примирения.

На следующий день ранним утром он покинул Шерборн и отправился собирать корабли и товары, подыскивать людей, готовых разделить с ним трудности путешествия.

Третьего февраля сквозь непроходимый снежный буран он вернулся в Шерборн проститься. Лиз, которую на протяжении этих трех недель раздирали противоречивые чувства любви и ненависти к нему при воспоминании об их расставании, теперь на минуту заколебалась, прежде чем поцеловала его по приезде в Шерборн. Ралей за дорогу продрог и устал; он ожидал, что она обрадуется его появлению, но заметил заминку при встрече и вдруг ужасно рассердился. Сбросив плащ, он резко приказал:

– Пришли мне сюда еду. Сейчас подойдет Миер, чтобы получить поеледние указания.

Он быстро прошел по коридору в свой кабинет и на весь остаток вечера заперся в нем со своим управляющим.

Лиз безутешно слонялась вокруг его одежды и книг, которые он собирался взять с собой и которые со всей присущей ей тщательностью она упаковала. Она вынула из ящика со стружкой нелепого Будду и вгляделась в его непостижимую улыбку. Все мы идолопоклонники, подумала она. Уолтер был моим идолом, но он не был так несокрушим, как этот твердый зеленый бог. Пожалуй, впервые Лиз поняла, что из них двоих она – слабейшая и что, если она не добьется примирения с ним и не признает свое единодушие с его целями и интересами, ее дальнейшая жизнь будет искалечена навсегда. В его жизни было так много интересов; у нее было только три: Уолтер, ребенок и Шерборн. И самым важным для нее из этих трех был первый. Она осознала это сегодня, когда он уронил поднятые для объятия руки и улыбка сошла с его лица. Сейчас Лиз готова была на все, лишь бы вернуть то мгновение и изменить его. Это было невозможно, но впереди еще маячила ночь.