— Что «иначе»?
— Иначе тебя держать никто не будет. И вообще… Это не шутки…
— Знаешь что, Вельвет? Ты встал и ушел. Я тебя не видел, ты меня. И больше по таким вопросам ко мне не обращайся.
Ванька посидел, подумал, встал и направился к выходу. У двери остановился и посмотрел на Говорова. Как-то печально посмотрел, с сожалением.
* * *
В конце лета начались судебные процессы. Бескозырку и Филата приговорили к расстрелу, еще несколько членов группировки получили по двенадцать-пятнадцать лет.
Соучастие в убийствах Малышева и Фёдорова не доказали, они отделались тремя годами за злоупотребление служебным положением, хищения и взятки. Все отметили, что приговор слишком мягкий. Но, в конце концов, это были положительные люди, руководители, ранее не судимые, даже Фёдоров, ибо сей печальный факт его биографии был давно погашен.
Храмцова за недонесение о преступлениях осудили на два года, по соучастию в убийствах его оправдали подчистую. А вот Канаев и Каратаев по этой статье получили по три года. Специалисты списали гуманные приговоры на ушлых столичных адвокатов. С продажей фигурантами своих акций никто мягкие приговоры не связывал. Во всяком случае, вслух об этом не говорили.
Словом, все было сделано строго по закону. О чем и сообщили местные газеты.
* * *
— Это обычное дело, Андрей Иванович, — увещевал Митрофанов, как добрый папа ребенка-капризулю. — Мы производим эмиссию акций и растворяем в них прежние пакеты. Основным держателем будет, конечно, областная администрация. Но и вы не останетесь в обиде…
— А как же рабочие? Ведь их фактически обобрали, причем обманным путем! Теперь надо восстановить справедливость! Выпущенные акции надо распределить среди коллектива. Чтобы снова все были акционерами и получали справедливую прибыль!
Председатель комиссии по акционированию посмотрел на него как на полного идиота.
— Андрей Иванович, я же вам все объяснил четыре раза! Неужели надо что-то объяснять еще? Вы что, не понимаете, интересами каких людей вы пренебрегаете?
Говоров закусил губу.
— Я таких объяснений не понимаю! Кто будет отстаивать интересы рабочих, если не директор?
Митрофанов скривился:
— Ну, что ж… Если ты ничего не понимаешь в этой жизни… Тогда свободен!
И посмотрел на Говорова со странным выражением печального сожаления, как недавно смотрел на него Вельветов.
* * *
— Ой, Витя, я уже на молоко с медом смотреть не могу!
— Пей, Анжела, пей, а то Алину нечем будет кормить, — на маловыразительном лице Шрека проявилось не присущее ему обычно выражение любви и заботы. — Доктор сказал: молоко с медом, тогда и у тебя молока прибавится.
В кроватке заплакал младенец.
— Вот и Алинка настаивает…
— Ладно, давай, — Анжела взяла большую чашку, преодолевая себя, начала пить, струйки потекли по подбородку.
У Шрека зазвонил телефон. Это был Блондин.
— Готовься, заеду в пять, — лаконично сказал он.
— Понял, — так же лаконично отозвался Шрек.
— Опять этот твой… Санек, — догадалась Анжела и вытерлась ладонью. — Вы всегда как шифруетесь: есть, ясно, понял… Весь разговор три секунды…
— Военная привычка, — вздохнул Шрек. — Я отъеду ненадолго.
— Да уж и мне ясно, что он тебя вызывает…
Ровно в пять подъехал Блондин на незнакомом «Москвиче». Угнанный. Все понятно… Шрек сел, пожал напарнику руку.
— Кого работаем?
— Ерунда, одного лоха. Вот, запоминай… — Блондин показал фотографию девять на двенадцать.
Шрек посмотрел. Мужчина лет тридцати с небольшим, худощавый, высокий лоб, чуть изогнутые брови, широко расставленные серые глаза, ровный прямой нос, крепко сжатые губы. Самое обычное, ничем не примечательное лицо.
— Действительно, похож на лоха. Только ведь лохов не заказывают…
Блондин махнул рукой.
— Я не кадровик, биографии изучать. Похоже, он сорвал джекпот, а распорядиться им не сумел. Тебе-то какая разница?
— Да никакой, — пожал широкими плечами Шрек. — Поехали. Только надо в гараж завернуть.
— Завернем.
Шрек зевнул. Он не успел пообедать. «Если быстро управимся, надо купить курицу, — подумал он. — Анжела ее прекрасно зажарит. Она вообще у меня молодец…»
2012–2013 гг.
Ростов-на-Дону
