Джек - [163]
Башенка дома больше, чем когда-либо, заросла плющом; плющ обвил ее снизу доверху и скрыл от взоров. Гирш, судя по всему, отсутствовал, — все ставни были плотно притворены, над садом нависла тишина, трава на крыльце говорила о том, что здесь давно уже никто не ходил. Ида на миг остановилась, будто прислушиваясь к тому, что ей нашептывали безмолвные, но красноречивые камни, потом отломила веточку ломоноса, перевесившую через ограду множество белоснежных звездочек, и, опустившись на ступеньки, долго вдыхала ее аромат, прикрыв глаза.
— Что с тобой? — спросил Джек, все это время в тревоге разыскивавший мать.
Она подняла голову; все лицо у нее было в слезах.
— Пустяки… — ответила она. — Расчувствовалась немножко… У меня здесь немало погребено…
И правда: охваченный печальным безмолвием домик с латинской надписью над входом был похож на гробницу… Ида вытерла слезы, но вплоть до самого вечера веселость так и не вернулась к ней. Тщетно Сесиль, которой сказали, что г-жа д'Аржантон рассталась со своим мужем, пыталась нежной предупредительностью отвлечь ее от тягостных мыслей, тщетно Джек, желая отогнать ее печальные воспоминания о прошлом, старался заинтересовать ее своими радужными планами на будущее.
— Знаешь, дорогой мой мальчик, — говорила она ему, когда они шли вечером на вокзал Эври, — я не буду часто приезжать сюда с тобой. Мне это слишком больно, рана еще не зарубцевалась.
Голос у нее дрожал. Стало быть, вопреки всему дурному, что сделал ей этот человек, вопреки тем унижениям и оскорблениям, которым он ее подвергал, она все еще любила его!
Несколько воскресений Ида не ездила в Этьоль. Джеку приходилось делить свой свободный день, посвящая Сесиль лишь его первую половину, а затем торопиться в Париж, чтобы успеть пообедать вместе с матерью. Из-за этого он лишался самого драгоценного в их встречах — прогулок в лесу, задушевных бесед, которые молодые люди вели в сумерках, сидя на скамейке в саду. Он возвращался под вечер поездом, где было пусто, но жарко, и переходил от безмятежного покоя леса к шумному воскресному предместью. Переполненные омнибусы; стоявшие прямо на тротуарах — перед дверьми маленьких кафе — столики, за которыми сидели целыми семьями, и отец, мать, дети коротали время за кружкой пива и иллюстрированными журналами; толпы народа, глазевшие, запрокинув голову, на большой зеленый шар, поднимавшийся над газовым заводом; суета и толкотня на улицах — все это так резко отличалось от только что покинутой им мирной деревенской глуши, что голова у него кружилась, а в глазах темнело. На улице Пануайо, гораздо более пустынной, все напоминало провинцию: на тротуарах играли в волан, а во дворе большого примолкшего дома привратник и его приятели из жильцов сидели на стульях, наслаждаясь прохладой, которую поддерживали, то и дело поливая землю. Обычно, когда Джек приезжал из Этьоля, он заставал мать в коридоре, где она беседовала с четою Левендре. Белизер и его жена каждое воскресенье на целый день отправлялись за город; они с удовольствием брали бы с собой и г-жу де Баранси, но она считала зазорным показываться на людях с такимн бедняками; к тому же ей куда больше нравилось водить компанию с супругами Левендре, бездельниками и болтунами. Г-жа Левендре была портниха, но уже два года ни к чему не притрагивалась — все ждала, когда ей удастся приобрести швейную машину за шестьсот франков, да, за шестьсот франков, не дешевле! А муж ее, у которого когда-то была Ювелирная мастерская, заявлял, что не станет гнуть спину на других. Единственным источником существования унылой четы были жалкие подачки родственников, и, кое-как сводя концы с концами, супруги постоянно злобствовали, возмущались, сетовали на все и на вся. Ида отлично спелась с этими отщепенцами, она сочувствовала их невзгодам и упивалась неискренними восторгами и льстивыми комплиментами, которые расточали ей эти люди, уповавшие на то, что она впоследствии даст им шестьсот франков на швейную машину или сумму, необходимую для того, чтобы можно было открыть свою мастерскую: она сказала им, что временно находится в стесненных обстоятельствах, но стоит ей только пожелать — и она опять разбогатеет. Да, в этом темном и душном коридоре раздавалось немало вздохов, поверялось немало тайн:
— Ах, госпожа Левендре!..
— Ах, госпожа де Баранси!..
Г-н Левендре, разработавший свою систему политического устройства, высокопарно излагал ее, и, будто вторя ему, из конуры, где спал пьяный Рибаро, доносился густой, монотонный храп. Левендре иногда уходили по воскресеньям к родственникам или к друзьям, либо из соображений экономии отправлялись на обеды, устраиваемые франкмасонами. В такие дни Ида, убегая от скуки, тоски и одиночества, искала прибежища в кабинете для чтения г-жи Левек, где Джек и находил ее.
Эта маленькая полутемная лавчонка была битком набита книгами с зелеными корешками, пропахшими плесенью, завалена всевозможными брошюрами, иллюстрированными журналами двухнедельной давности, солдатскими газетенками, ценою в одно су, и картинками мод, выставленными в витрине. Воздух и дневной свет проникали сюда только сквозь открытую дверь, стекла которой были сплошь оклеены разноцветными листками. Тут обитала старая, вернее сказать, древняя дама, манерная и неопрятная; она с утра до вечера делала из цветных ленточек украшения, наподобие тех, какие можно было видеть на ридикюлях наших бабушек. По слухам, г-жа Левек знавала Лучшие дни, во времена Первой империи ее папаша был важной персоной — привратником при каком-то дворце.
