Джаз в Аляске - [31]

– Я однажды видел что-то подобное в кино. Наверное, это был Хичкок. Слыхали про Хичкока? Вопрос Джо остался без ответа. Только Боб утвердительно кивнул. Поллок, Хичкок. Да, он был с ними знаком. Он был человек светский.

– Это кино про молодого парня, угодившего в тюрьму. Подельники считали его везунчиком. Его, одного из немногих, не приговорили к пожизненному сроку. И все-таки этому парню страсть как хотелось выбраться из каталажки. Он был юн, с бурливой кровью, и ему совсем не улыбалось провести шесть лет за решеткой. Он пытался бежать всеми возможными способами, но его планы раз за разом проваливались. И тогда парень с болью в сердце осознал, что это мрачное узилище покидают только мертвецы, что гроб – это единственная дверь на выход. И вот у него родилась идея. Парнишка подкупил тюремного врача, чтобы тот позволил ему улечься в гроб вместе с первым покойником, которого повезут на кладбище; когда они приедут на место, врачу поручалось открыть крышку и выпустить заключенного на свободу. Видимо, в те времена тюремные врачи занимались также и доставкой трупов на кладбище, что сильно упрощало дело. Вот как они договорились: когда гроб покинет пределы тюрьмы и прибудет на кладбище, врач выпустит парня наружу и тот наконец окажется на воле. План выглядел безупречно. Вот только в тюрьме долго никто не умирал. Прошло уже столько времени, что парню оставалось всего три месяца до конца заключения, когда наконец кто-то умер. Был момент, когда парнишка заколебался: может, ему стоит немного подождать, вместо того чтобы снова идти на риск? Но план казался настолько совершенным, что узник решил ничего не менять, и вот с помощью полученного от доктора ключа парень проник в темное помещение морга и бесшумно улегся в гроб рядом со все еще теплым телом незнакомого ему человека. Ему было очень страшно ехать в гробу, плечом к плечу с покойником. Хотелось блевать. По дороге на кладбище он ни разу не взглянул на мертвеца. Но когда они прибыли на место, стало еще страшнее: крышку никто не открыл, гроб опустили в яму. Вначале бедняге подумалось, что это – неудачная шутка тюремного врача, но когда он услышал стук земли, падающей на крышку гроба, то начал отчаянно вопить, колотить по крышке, безуспешно пытаясь ее откинуть. «Какой я идиот, что доверился этому лекаришке», – думал он в эти минуты. Ему нужно было действовать стремительно – что не так уж просто, когда тебя хоронят заживо. Этот парень зажег спичку, чтобы поискать какой-нибудь рычаг или кнопку, что угодно, только бы открыть гроб… И вот тут-то он совсем побелел от страха, когда разглядел в мерцании спички лицо покойника, своего соседа по могиле: это был тюремный врач, которого он вовлек в свой план.

Все погрузились в молчание. Глаза-близнецы и глаза-двойняшки, задумчивые глаза, разбежавшиеся по залу. Под потолком висела настоящая дымовая завеса, целая туча в форме дивана. Никто не мог пошевельнуться. Никто, за исключением Галилео: тот залез на стул, чтобы подогнать к себе скопившийся под потолком дым, пытаясь глотать его ртом и в то же время вдыхать носом. Именно в этот момент раздался знакомый голос, как всегда правдивый и жалостливый: по радио зазвучал блюз. Один из тех вечных блюзов, в которых поется О хлопке, о потерянном урожае, о тюремных засовах, которые скрежещут в конце коридора. Иногда звуки врываются на территорию других чувств и вытесняют их. Этот блюз знал свое дело. Он нарушил молчание со всей торжественностью, заставил исчезнуть запах щелока и микстуры. Это был один из тех блюзов, что просят солнце покинуть оконную раму и оставить нас в одиночестве.

Наедине с собой и с нашими горестями.

There is a house in New Orleans

They call it the house of the rising sun…[30]

Джо погасил свой окурок, опустился на колени и нарисовал телефон на одном из белых квадратиков шахматного пола. Спрятать револьвер – просто. Спрятать труп – просто. Но спрятать телефон – всегда еще проще. Спрятать блестящий красный телефон – это самая простая вещь на свете, детская забава, рассуждал Джо, внимательно исследуя потолок и огнетушители в коридоре, пускаясь в безнадежный поиск. Все огнетушители были красного цвета. Того же цвета, что и телефоны, которые здешние злодейки-медсестры прячут по всем углам Аляски. А он ждет важного звонка. Прошло уже столько времени… Телефон не может быть слишком далеко. Один из аппаратов наверняка находится где-то рядом. Его звонки не раз уже будили Джо прямо посреди ночи.

Боксер плюнул на телефон, только что нарисованный им на полу. Дождь время от времени обрушивался на оконные стекла. Свет лампочек был неровный, дрожащий – так бывает, когда одна из пчелок соглашается с нами, признает нашу правоту, поднимая и опуская веки.

Электрошок

Абсолютно весь. Весь свет. Весь желтый свет светофоров. Весь свет намокших проводов, соединяющих пригород с пригородом. Весь дальний свет автомобильных фар и весь свет канделябров. Весь свет округлых металлических плошек, висящих вверх дном под потолком операционных залов. Весь шестигранный свет пчелиных сотов. Весь свет всех лампочек в большом городе. Весь блеск исправляющих пластинок на зубах Томаса Алвы Эдисона, полдень, ночь. Весь блеск. Весь свет авиакатастроф, которых удалось случайно избежать. Если бы кто-нибудь внимательно осмотрелся вокруг, то заметил бы, что свет подрагивает и над накрытыми к ужину столами во всех кухнях города – так, словно пчелка очень быстро открывает и закрывает глаза. Потому что весь свет теперь был устремлен к Аляске: по кабелям, скрытым под землей; по всем трубопроводам канализации; наземным путем, вдоль веток автомагистралей, так что краткие отблески на асфальте превращались в нескончаемые ослепительные лучи; перебираясь через ромбовидную конструкцию подъемного моста; перепрыгивая с одной ручки зонтика на другую, – весь свет, откуда бы он ни взялся, уходил от места своего появления. Весь свет серебристых самолетов. Свет, десятилетиями копившийся в громоотводах. Весь свет блестевших огнями рек и берегов и весь свет, собранный на мертвых глазах в музеях восковых фигур. Весь треугольный свет фонарей, колыхавшийся на поверхности реки, все мерцание ночников, которые зажигают задолго до рассвета люди, страдающие бессонницей. Все сияние порыва, который заставляет пас выскакивать из автобуса вслед за прекрасной, лучезарной незнакомкой. Весь свет непотушенных сигарет и весь свет с похорон венценосных особ. Иголки всех проигрывателей в городе оцарапали замершие пластинки, когда в домах вылетели пробки – потому что во всем городе не осталось ни крупицы света. Весь свет, привычно сновавший по обвисшей проводке пролетарских квартирок, оставил это занятие и помчался в сторону Аляски.