Джаз-Банда - [6]

— Вот это, — показывая пальцем на свежую партию воробьев, компактно устроившихся на колючей проволоке, как на нотном стане, попросил Карл Иванович.

Пастух с минуту поглазел на пернатую живность, поднес костяной обкусанный мундштук ко рту и начал играть. Получилось нечто из авангардного джаза. Птички, заслышав хриплый голос сакса, возбужденно перелетали с места на место, ведя вперед необычную живую музыкальную пьесу. Заключенные, что хаотично прогуливались по унылому тюремному двору, с разных его концов стали подтягиваться на звук саксофона. Вокруг Пастуха образовалась серая толпа с лицами, на которых привычно натянутой миной красовался восторг. Только один из заключенных начал нервно, по-дурацки смеяться. Это был молодой парень с разбитой губой и шишкой на лбу. Он только вчера пришел в это хмурое место и еще не узнал местных порядков. Но тотчас же здоровяк в черной растянутой футболке гулко, как в большой барабан, ударил бедолагу по спине за неуважение к старшим и к вечной музыке свободы. В тот же момент к весельчаку быстрым шагом подкатился толстяк в черной робе и вырубил его прямым ударом в челюсть.

Пастух играл самозабвенно, прикрыв серые глаза, но все же успел едва заметным кивком отметить действия верных товарищей, Автогеныча и Пузца, по ликвидации музыкальной безграмотности. Папа Карло одобрительно качал головой, на вышке заслушался часовой. Вдруг один из воробьев на колючей проволоке громко, мультипликационно чихнул, нарушая «идиллию», соседний воробей упал замертво, видимо поймав бациллу страшного птичьего гриппа, а остальные поспешно разлетелись подальше от источника заразы. На зоне завыла сирена, постепенно переходящая в звонок мобильника, играющего «Нам песня строить и жить помогает». Налетело странное марево, все поплыло перед глазами, закрутилось и превратилось в белое пятно потолка.

* * *

Пастух лежал на своей кровати в огромной, дорого обставленной спальне и из последних сил пытался ухватиться за хвостик быстро удаляющегося сна. Он без конца повторял имя старого вора, смешно складывал губы в трубочку и накрывался одеялом и подушками, чтобы оградить себя от мешающего наслаждаться воспоминаниями въедливого звука, но звонок мобильного не замолкал, и Пастуху пришлось пересилить себя и разлепить глаза.

— Да! Чего? Слушай, мне опять зона снилась, Карлуша. А тут, блин, ты со своими делами, — хрипло и недовольно заворчал Пастух. — Ну, хорошо-хорошо, городской банк, отец родной. Да помогу, конечно, на том и стоим. Что за фермер? В Беленджике? И много он городу задолжал? До хрена. Лады. Сегодня у нас концерт. Суббота — сам понимаешь. Но завтра мы с пацанами прокатимся — решим твои проблемы. Все, отбой.

Пастух злобно швырнул трубку на тумбочку, что стояла рядом с кроватью, и повалился обратно в мягкие подушки, похожие на те воздушные мягкие облака из сна. Над его головой висели портреты Утесова, Орловой, Дулиной и Армстронга, приветливо улыбаясь своему поклоннику и даже как будто подмигивая. Сквозь зашторенное огромное окно сочился насыщенный солнечный свет, указывающий на то, что день в самом разгаре. Соседские ребятишки гоняли на велосипедах, повизгивая от радостной беззаботности, из чьей-то открытой машины доносились задорные нотки саксофона вкупе с хрипловатым голосом, а розовые кусты, что росли прямо под окнами спальни, нехотя поддавались ветру и противно царапали стекла. Пастух лениво простонал, понимая, что окунуться обратно в приятный сон не получится, потер сильными руками щетинистые щеки и закричал:

— Люба! Люба!!! Где мой костюм, женщина?

В спальню вошла Люба. Красивая, но злая шатенка в коротком домашнем халатике хмурила брови и пускала сердитые молнии своим выразительным взглядом в сторону Пастуха. Женщина была совсем молоденькая, но из-за своей хмурости походила в данный момент на какой-нибудь сморщенный фрукт вроде кураги, да и халат как раз выдался в тон. В руках красавицы белел мужской костюм.

— Ты зачем ночью по бедным юмористам стрелял? Тебе музыкантов мало?

— Бедным? Всем бы такими бедными быть, — потягиваясь и зевая, оппонировал Пастух. — Полстраны уморили своими уморами. А музыкантов мало осталось, попса вон совсем не едет — даже странно. Чем я им не угодил?

— Придурок! — выпалила женщина, швыряя костюм на кровать. — Как до сих пор из Москвы войска только не прислали десантные — мозги твоей «Веселой бригаде» вправить.

— Сам поражаюсь, милая! — ухмыльнулся Пастух и поднял глаза на портреты кумиров. — Ты лучше скажи, дура этакая, зачем ты мой фрак в камине сожгла, а? Ты же знала, что это моя главная реликвия! Или, может, ты решила, что я — царевна-лягушка?! Мне вот опять зона сейчас снилась, Карл Иваныч про фрак спрашивал. Тебе не стыдно, Люб, а?

— Костя, завязал бы ты со своим джазом! — Люба стремительно плюхнулась на кровать рядом с Пастухом и сильно прижалась к нему, обхватив загорелую шею своими худыми руками. — Над тобой же все смеются за глаза. У всех баб нормальные мужики — трех слов связать не могут, и только у меня Паганини. Опять сегодня фанатки малолетние на концерте в штаны к тебе лезть будут.