Дж. Д. Сэлинджер - [36]

– Вы и так были более чем щедры, – говорит. – Вы очень милый мальчик. – Вполне нормальная такая. Чуточку напомнила мне штруню этого Эрнеста Морроу – ту, что в поезде была. Главным образом когда улыбалась. – Мы с таким удовольствием с вами побеседовали, – говорит.

Я сказал, что с ними тоже побеседовал с удовольствием. Без балды. Правда, мне б еще больше понравилось, наверно, если б я все время, что мы там сидели, вроде как не боялся, вдруг ни с того ни с сего начнут выпытывать у меня, вдруг я католик. Католики всегда стараются докопаться, католик ты или нет. Со мной такое постоянно, я знаю, отчасти потому, что фамилия у меня ирландская, а большинство народу из Ирландии – католики. На самом деле, штрик у меня одно время и был католик. Только бросил, когда на штруне женился. Но католики всегда выведывают, не католик ли ты, даже если им фамилию не говоришь. Я знал одного такого пацана-католика, Луи Шейни, когда в Вутон ходил. Там я с ним с первым познакомился. Мы сидели под самой дверью, нафиг, лазарета в самый первый день школы, ждали медосмотра и как-то разговорились про теннис. Он ничего так себе теннисом интересовался, я тоже. Сказал мне, что каждое лето ездит на национальный турнир в Форест-Хиллз, я говорю: я тоже, – и потом мы с ним нехило долго болтали про разных фертов-теннисистов. Он нормально так про теннис знал для своего возраста. По-честному. А потом, немного погодя, прямо посреди, нафиг, разговора он меня спрашивает: «А ты, случайно, не заметил – тут где-нибудь в городе костел есть?» Фигня в том, что сразу видно по тому, как он спросил, – это он пытается выяснить, не католик ли я. По-честному. Не то что у него там предубеждение или как-то, но ему просто хотелось знать. Ему нравилось болтать про теннис и всяко-разно, только сразу видать, ему бы это больше понравилось, если б я был католик и всяко-разно. Рехнуться легче от такой хреноты. Я не хочу сказать, что он нам беседу испортил, – ни фига, но это ее, нахер, и не украсило. Потому я и обрадовался, что эти монашки не стали меня спрашивать, католик я или нет. Спросили бы – разговор бы, наверно, не испортили, но все было бы по-другому наверняка. Я не хочу сказать, что католики виноваты. Еще чего. Я б сам, наверно, такой был, будь я католик. Это как с теми чемоданами, про которые я вам рассказывал. Просто хочу сказать, что для нормальной беседы это невпротык. Вот и все.

А когда они встали, монашки эти, я сделал такую дурь и неудобняк. Я курил сигу, и когда встал, чтоб им «до свиданья» сказать, случайно дымом в них дунул. Не хотел, но получилось. Извинялся, конечно, как полоумный, а они очень вежливо и нормально так говорили, что ничего страшного, но все равно очень неудобняк.

Они ушли, и я сразу пожалел, что дал им всего десятку на их благотворительность. Фигня еще в том, что я про свиданку с этой Сэлли Хейз договорился и мне гроши нужны были на билеты и прочую хрень. Хотя все равно жалко. Нахер бы эти гроши. От них всегда такая тоска берет.

16

Когда я дозавтракал, времени было всего где-то полдень, а с этой Сэлли у меня встреча в два, поэтому я просто пошел гулять. Эти две монашки у меня никак из головы не лезли. Я все думал про битую плетеную корзинку, с которой они ходят и гроши собирают, когда не в школе. Все пытался прикинуть мою штруню, или чью-нибудь, или мою тетку, или долбанутую штруню Сэлли Хейз – как они стоят где-нибудь возле универмага и собирают гроши для бедных в такую битую плетеную корзинку. Трудно себе такое прикидывать. Не столько мою штруню, сколько тех двух. Тетка у меня так ничего филантропка – в Красном Кресте сильно участвует и всяко-разно, – только она слишком расфуфыренная и все дела, а как на благотворительность соберется, всегда наряжается, помадой мажется и прочей херней. Ей, наверно, не до благотворительности никакой, если надо в черное одеваться и без всякой помады. А эта штруня Сэлли Хейз. Господи ты боже мой. Да она с корзинкой станет гроши собирать, только если все благотворители ее в жопу целовать будут. А если просто гроши в корзинку бросать и потом уходить, и ни слова ей не говорить, просто не обращать на нее внимания и всяко-разно, она ж через час бросит это дело. Ей станет скучно. Отдаст корзинку и пойдет обедать в какую-нибудь модную рыгаловку. Вот что мне в этих монашках понравилось. Видно, во-первых, что ни в какие модные рыгаловки они не ходят обедать. Мне так убого сделалось, когда я про это подумал, – что никуда они модно обедать не ходят, ничего. Я знаю, что это не важно, но мне все равно было как-то убого.

Я двинул к Бродуэю – просто так, от нефиг делать, потому что я там много лет уже не был. Кроме того, мне музыкальный магаз хотелось найти, чтоб в воскресенье работал. Я там одну пластинку Фиби хотел подарить, называется «Малютка Ширли Бинз». Очень трудно ее найти. Там про одну малявку, которая не хочет выходить из дому, потому что у нее выпали два передних зуба и ей стыдно. Я эту пластинку в Пенси слышал. Она у пацана на другом этаже была, и я хотел у него ее прикупить – я знал, что Фиби она вырубит, – только он продавать не хотел. Очень старая такая, неслабая пластинка – там поет эта цветная девка, Эстелль Флетчер, лет двадцать назад записали. Такой сильно диксиленд с борделем и совсем не слюняво звучит. Если б белая девка пела, у нее б звучало, как я не знаю что,