Дзэн и голодные птицы - [11]

Мы не можем приблизиться к пониманию, каким образом дзэнский опыт проявляется и как он передается от мастера к ученику, если мы не осознаем, что передается. Ведь когда мы не знаем, что подразумевается, непривычные обозначения вводят нас в тупик, и мы понимаем меньше, чем до начала исследования. Отметим, что в дзэн передается не послание. Это не «слово», даже если под словом понимать «слово Господа». Это не нечто. Оно не сообщает человеку то, чего он раньше не знал. Дзэнский опыт дает то, что потенциально всегда было, хотя и не осознавалось. Таким образом, дзэн — это не «благая весть», а постижение, не откровение, а сознание, не весть от Отца, который послал в мир Своего Сына, а переживание онтологического основания нашего бытия здесь-и-сейчас, в окружении этого мира. Позже мы увидим, что сверхъестественное откровение и метафизическую интуицию о первоосновах бытия вполне можно сравнивать. Одно из них, можно сказать, готовит путь другому. Они прекрасно дополняют друг друга, и поэтому дзэн совместим с христианской верой и даже с христианским мистицизмом (если только мы говорим о дзэн в самом глубоком понимании — как о метафизической интуиции).

Если это верно, тогда мы должны согласиться с дзэнскими мастерами в том, что дзэн не учит ничему. Так, одного из величайших китайских мастеров, патриарха Хуэй-нэна (VII в. н. э.), спросили:

— Кто унаследовал дух Пятого патриарха? (То есть, кто является патриархом сейчас?)

— Тот, кто понимает буддизм, — ответил Хуэй-нэн.

— Унаследовали ли вы его? — настаивал монах.

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не понимаю буддизм.

Эта история подтверждает, что Хуэй-нэн действительно унаследовал роль патриарха, или дар преподавать чистейший дзэн. Он мог передавать своим ученикам просветление самого Будды. Если бы он претендовал на знание традиционного учения, которое делает его просветление понятным для тех, у кого его нет, он учил бы не просветлению, а чему-то другому, — другими словами, преподавал бы учение о просветлении. Он не пробуждал бы в других их собственного понимания дзэн, а навязывал бы им свое понимание. Дзэн не терпит такого отношения, поскольку оно несовместимо с его подлинным смыслом, а именно: с пробуждением глубочайшего онтологического осознания, мудрости-интуиции (праджня), у истоков бытия человека. Фактически, чистое осознание праджни не было бы чистым и непосредственным, если бы оно сопровождалось мыслями о том, что человек осознает праджню.

Поэтому язык, используемый дзэн, в некотором смысле является антиязыком, а логика дзэн — это полная противоположность философской логики. Дилемма человеческого общения состоит в том, что мы не можем выражаться без помощи слов и знаков, однако даже обычные переживания подчас искажают образ наших мыслей и высказываний. Удобные средства языка позволяют нам понять, в чем смысл окружающих нас вещей. Но они вынуждают нас считать вещи такими, какими они нам кажутся в соответствии с логическими построениями и словесными формулировками. Вместо того чтобы видеть вещи и факты, какими они есть, мы видим в них соответствие и несоответствие с тем, что мы раньше о них думали. Мы быстро забываем, как следует видеть вещи, заменяя их словами и формулами, манипулируя фактами таким образом, чтобы видеть только то, что удовлетворяет нашим предрассудкам. Дзэн использует язык против самого себя и тем самым разрушает наши предрассудки, а вместе с ними и «реальность», которая существует только у нас в уме и мешает нам видеть. Подобно Виттгенштейну, дзэн призывает: «Не думай — смотри!»

Дзэнская интуиция пробуждает прямое метафизическое сознание за пределами эмпирического, отражающего, знающего, желающего и говорящего эго — причем это сознание переживается человеком непосредственно, без вмешательства концептуальных, словесных и воображаемых знаний. Дзэн — это не просто отрицание; он представляет собой нечто всецело положительное. Давайте послушаем, что об этом говорит Д. Т. Судзуки:

Дзэн всегда стремится постичь центральный факт жизни, который нельзя препарировать для нужд интеллектуального рассмотрения. Чтобы постичь центральный факт жизни, дзэн вынужден прибегать к отрицаниям. Однако сами отрицания не отражают дух дзэн... (Поэтому, говорит Судзуки, в действительности дзэнские мастера никогда не утверждают и не отрицают; они просто действуют или говорят так, что их действия и речь содержат в себе дзэн. Дальше он продолжает:) Когда дух дзэн постигнут в чистом виде, сразу становится понятным, что это такое (речь идет о действии мастера дзэн, в данном случае, о том, что он ударил ученика). Ведь здесь нет отрицания, нет утверждения, а есть лишь простой факт, чистое переживание, лежащее у основания нашего бытия и мышления. Здесь пребывают спокойствие и пустота, к которым стремятся те, кто практикует медитацию среди активной деятельности. Не позволяйте себе увлечься чем-то внешним или традиционным. Дзэн должен быть взят голыми руками, без перчаток.[7]

Именно в этом смысле «дзэн не учит ничему; он просто позволяет нам пробудиться и начать осознавать. Он не учит, он указывает». Поэтому действия и жесты мастера дзэн являются утверждениями не больше, чем звон будильника.