Дюма - [52]

Говорили, что арестованная больна, врачи обнаружили беременность (мужа не имелось). Тьер позволил утечку информации, монархические и республиканские газеты перессорились — можно ли компрометировать даму? — и началась эпидемия журналистских дуэлей. Арман Каррель раскритиковал герцогиню — его вызвали 12 человек. Дюма предложил взять нескольких на себя, хотя повод считал смехотворным. Каррель ему отказал, а 2 февраля был на одной из дуэлей тяжело ранен. Газеты подняли шум уже из-за Карреля, журналист Ботерн потребовал, чтобы вместо раненого дрались другие республиканцы, в частности Дюма, тот выбрал журналиста Бошена, легитимиста, но приятеля, писал ему: «Наши партии настолько глупы, что принуждают нас драться, ну что ж…» Вызов не состоялся — Тьер арестовал нескольких журналистов с обеих сторон, и дуэли прекратились. Дюма отнесся к суду над герцогиней практически: он пробился к арестовавшему ее генералу Демонкуру и, предложив соавторство, написал с его слов брошюру «Вандея и Мадам»: представил героиню по-своему благородным человеком, ее победителя — тоже. Брошюру опубликовало издательство «Каньон и Канель», обеим сторонам понравилось, а Демонкур «подарил» соавтору своего приживала — итальянца Рускони, тот прожил у Дюма 25 лет и стал первым в череде «помощников», большинство из которых ничего не делали.

Больные от политики люди желали развлечений. Луи Филипп 18 февраля дал бал в Тюильри, оппозиционеров не пригласил, те стали сами устраивать балы — моду ввел художник Ашиль Девериа; Дюма тоже решил дать бал. Он мог себе это позволить: его знал «весь Париж», он был завсегдатаем салона Нодье и журналистской тусовки в «Кафе де Пари» (Эжен Сю, Жюль Жанен, Нестор Рокплан); его называли в числе светских львов. Он снял пустую квартиру напротив своей, Делакруа расписал стены, бал состоялся 30 марта, пришли 300 человек, в их числе де Мюссе, Россини, мадемуазель Марс, мадемуазель Жорж, Фредерик Леметр, Эжен Сю, Одийон Барро, даже Лафайет заглянул. Тьер не пришел, хотя был приглашен. Не было ни Кавеньяка, ни Араго, ни Карреля — Дюма к ним охладел, они — к нему. Герцогиня Беррийская 10 мая родила дочь, а Дюма завел необычное знакомство.

Использовать гильотину предложил в 1792 году врач Гильотен (подобное орудие казни употреблялось и в других странах). До этого сжигали заживо, четвертовали, лишь состоятельным людям и аристократам рубили головы мечом или топором. Революция положила под нож все сословия. Не только гуманный по тем временам, но дешевый и надежный способ. Косой нож весом в 40–100 килограммов поднимают на три метра, удерживая веревкой, голову жертвы помещают в углубление, веревка отпускается, и нож падает, перерезая шею, палач показывает голову зрителям (бытовало мнение, в том числе среди ученых, что отрубленная голова некоторое время видела и мыслила), казненный глядит толпе в глаза. 25 апреля 1792 года на Гревской площади гильотина впервые была испробована на воре Пелетье и разочаровала зевак: не мучился. Потом она переехала на площадь Республики, где и произошло большинство казней в эпоху террора. (Публичные казни на гильотине происходили во Франции до 1939 года, когда отрубили голову серийному убийце Вейдману, потом из-за скандалов в прессе стали казнить в тюрьмах. Последнее гильотинирование состоялось в Марселе в 1977-м, за четыре года до отмены смертной казни.) Уже при жизни Дюма казнили очень редко, и гильотину в действии он никогда не видел, но (или поэтому) был одержим ею; палач представлялся ему сверхъестественным существом, и он был убежден, что отрубленная голова какое-то время живет.

Источники расходятся во мнении относительно того, с каким палачом из династии Сансонов познакомился Дюма. Шарль Анри Сансон (1739–1806), в молодости колесовавший осужденных, потом гильотинировал их, включая Людовика XVI, Шарлотту Корде и Дантона; его сын Анри Сансон (1767–1840) казнил королеву Марию Антуанетту и главного прокурора террора Фукье-Тенвиля, в 1830-х жил в Париже на пенсии. Внук Шарля Анри, Анри Клеман (1799–1889), последний в династии, был палачом Парижа до 1847 года и, чтобы удовлетворять страсть к игре и пьянству, завел дома платный музей гильотины и аптеку. Дюма в мемуарах называет палача, с которым общался, сыном Шарля Анри, но приводит имя внука и упоминает аптеку, так что, похоже, имеется в виду последний Сансон; с другой стороны, палач рассказал ему подробности казни Людовика, что внук вряд ли мог сделать. Было неясно, куда пойдут эти сведения, но для историка лишних знаний не бывает.

Пока же нужны деньги. Мать больна, Иду не удается устроить в театр, и она требует подарков, Белль — тоже. Катрин ежемесячно получает алименты — тысячу франков — и просит купить ей патент на книготорговлю. Платить нужно сиделкам матери, кормилице дочери. Александр написал с Буржуа мелодраму «Анжела» о карьеристе, добивающемся успеха при помощи «лестницы из женщин», как у Мопассана в «Милом друге», но Дюма, верный себе, убил героя и его убийцу. Роль героини он писал для Иды и уговорил Ареля взять и пьесу, и актрису. Одновременно он продолжал «Швейцарию» и «Галлию и Францию»; в тот период у него выработалась привычка работать над разными текстами параллельно, что под силу только очень организованному писателю: отводил каждому произведению бумагу своего цвета и определенные часы дня. В тот же период он написал несколько хороших рассказов. «Бал-маскарад» напечатал журнал «Рассказчик»: мужчина знакомится с замужней женщиной под маской, потом ее ищет, но она — догадайтесь-ка! — мертва и на балу была мертвой: месть из могилы за измену мужа. Новелла «Дети Мадонны» опубликована в сборнике «Сто один рассказ»: неаполитанский разбойник в 1799 году прятался в лесах с женой и младенцем, ребенок заплакал, отец разбил ему голову о дерево, жена смолчала, а на следующий день принесла властям голову мужа в фартуке и получила награду; это шедевр малой формы в духе Мериме или Стендаля, сухой и страшный, как «Бланш». Еще очерк «Как я стал драматургом» в «Обозрении двух миров», в общем, работы полно, притом что год выдался скандальный — сплошные ссоры и дуэли.